– Я никогда… это не было казнями. Найджел Баннерман пытался убить меня. Это была самозащита.

– А Боулз?

– Он побежал. И я сделал это не раздумывая. Увидел тех детей на чердаке и вышел из себя. Потерял над собой контроль. А с Рори я хотел только поговорить.

– С чего ты взял, что это сработает? Не знаю, ты либо хороший лжец, либо чертов любитель, которому здорово повезло. Хотя твоя рука, наверное, говорит тебе сейчас совсем другое. Возможно, в информации Рори вообще ничего нет. Он соображал на ходу, давая тебе то, что добавило бы ему значимости. И что это было, какие-то слухи из паба, который больше не существует, от двух типов, чьих фамилий ты даже не знаешь? Ты должен слушать свою старую кинозвезду, Скарлетт Йоханссон, потому что ты держишь в руках тонкую ниточку. Очень тонкую, но из-за нее сегодня погибло уже четыре человека. Скольких еще ты планируешь уничтожить на основании слухов?

– У меня уже кое-что есть. По-настоящему важная информация.

– Если честно, твоя «важная информация» ни хрена не стоит.

Отец стиснул зубы.

– Почему мы здесь?

Офицер долго думал, прежде чем ответить.

– Потому что, будь я на твоем месте, я сидел бы там, где сейчас сидишь ты. Я не прекратил бы разгребать это адское дерьмо, будь у меня хоть малейший шанс вернуть моего мальчика. – Он отвернулся от Отца. – Уверен, ты хорошо подготовился, и уверен, что тебе от этого стало только хуже. В плане чувств. Ты мог бы сойти с ума, поскольку знаешь, что может случиться с ребенком. Но я знаю больше, чем ты, о том, что происходит с этими детьми. Так что можно сказать, что я на твоей стороне в то время, когда сложно увидеть границы, разделяющие добро и зло. – Офицер снова посмотрел на Отца. – Что будет в финале? Спроси себя. – Офицер взмахнул рукой, указывая на поле, небо, жуткое солнце. – А еще это, с каждым долбаным годом становится хуже и хуже. Если мы не взорвем друг друга, климат уделает большинство из нас. Еда и вода, вот что сейчас самое главное. И по-другому уже не будет, верно? Также есть вероятность еще одной эпидемии. Кое-что очень гадкое. Плохо поддающееся лечению. До прививок тоже далеко – по крайней мере, так говорят. Мне как должностному лицу сказали не поднимать тревогу, поэтому я даю тебе зацепку конфиденциально – но это уже здесь. И возможно, что-то очень серьезное.

– Господи Исусе.

– Вот кто нам сейчас нужен. Его лик был бы весьма кстати.

– Как далеко это распространилось?

– Появилось в Центральной Европе. Европейский континент. Возможно, уже на юго-востоке. Первые случаи. В основном только слухи, но что-то назревает. Думаю, мы все это знаем, и если этот вирус находится в терминальной стадии, то скоро будет еще один. Нечто большое, гораздо больше, чем то, что уже циркулировало последние двадцать лет, как тот вирус, который забрал моего сына. Поэтому мне часто приходится задаваться вопросом, будет ли что-то иметь значение в будущем. Эти обломки, за которые некоторые из нас все еще цепляются, такие как закон и права. Может, все проще, чем мы думаем. Может, это уже случилось, та финальная перемена у нас внутри. На этот раз все серьезно. По правде говоря, такое происходит в Африке, Южной Америке, Азии, Южной Европе. Мы видели в новостях. И это уже не кажется чем-то необычным, верно? Неважно, насколько все плохо? Люди в тех местах больше не думают, как мы, потому что им там гораздо, гораздо хуже, чем нам. Мне интересно, как долго мы сможем доверять друг другу.

– Мне тоже интересно.

Они долго сидели в тишине, пока не допили ром.

Наконец полицейский поднялся на ноги.

– Давай разберемся с твоей рукой. Мне не нужно говорить тебе, что наш разговор останется строго между нами?

– Конечно. А что насчет твоей машины? Они же видели ее.

– Угнана.

– А твое лицо?

– Я весь день был в Эксмуте. В данный момент я все еще там.

– Но что там скажут?

Офицер поджал губы.

– Прежде всего, еще один псих с пистолетом, обычное дело. Ты выбрал правильное место, если только не спровоцировал беспорядки, о которых мы не знаем, поскольку сидим здесь и болтаем. Их может спровоцировать тот мертвый подросток. Все зависит от родителей, если они у него есть. Затем будут заданы более острые вопросы, вскрытие, баллистика, описание. Тем временем неизбежно возникнет нечто похуже, наше дело отложат. Скрестим пальцы, да? Но Рори был из «Королей», поэтому они будут проводить собственное расследование. Теперь они будут тебя преследовать.

Отец и полицейский вернулись к машине. Офицер задержался, прежде чем забраться внутрь.

– Ты же знаешь, что сейчас твоя дочь выглядит иначе. Не так, какой ты ее запомнил. Если ты когда-либо станешь одним из самых счастливых людей на этой планете, просто помни, что ей будет шесть.

– Я узнаю ее.

Вымотанный, под воздействием успокоительного препарата, он вернулся из больницы в невыносимую жару гостиничного номера. Таблетки морфина для зашитой и распухшей руки, антибиотики, ром, усталость, недосып и лихорадка быстро создали сюрреалистическую среду, где только и могли плавать мысли.

Два дня и две ночи слились воедино, скользкий от пота, он то проваливался в сон, то пробуждался, разговаривал с висящими в воздухе фигурами. Возможно, его разум, наконец, добрался до того вихря, к которому медленно полз несколько лет. Бессмысленные видения, выводящие из себя повторяющиеся воспоминания и жестокие пытки, в которые неизбежно превращались сны – эти спутники безумия, знакомые Отцу с того самого дня, когда исчезла его дочь, слились в одно сплошное пятно.

Объекты второго и третьего визитов, Бинди Берридж и Тони Крэб, появлялись в противоположных углах номера и перешептывались друг с другом. И в этом бредовом видении нижняя половина Бинди состояла из одних костей. Посмотри, что они сделали со мной. У Тони Крэба не было глаз.

Ни один из мужчин не сопротивлялся, когда Отец появился в их крошечных жилищах – в бывших библиотеке и магазине одежды. Бинди, похожий на крота, с маленькими, белыми пухлыми ручками, рыдал и просил пощады, когда Отец снял с него очки и брызнул из баллончика в лицо. Тони просто затрясся, побелел от страха и расплакался. Они не сообщили ничего полезного и клялись, что не знают о его дочери. Свои телефоны отдали без сопротивления, вместе с паролями. Оба мужчины сильно пострадали в тюрьме. Одна рука у Бинди работала лишь частично, и он носил шарф, скрывающий шрамы на шее. Как только их освободили, местная полиция слила материалы их судебных дел, и все улицы обернулись против них. Когда Отец добрался до них, они успели переселиться на сотни миль от дома. В трущобах сексуальных преступников часто обливали бензином и сжигали заживо за гораздо меньшие прегрешения, чем связь с детьми.

Горечь, страх и ярость Отца населяли номер, появлялись вдалеке в различных формах, затем вдруг перемещались к самым глазам, и было неясно, открыты те или закрыты. В какой-то момент, в один из многих влажных часов, когда Отец корчился в горячечном бреду или садился и начинал разговаривать с висящими возле кровати лицами, он пробудился и обнаружил, что превратился в куклу, лежащую в крошечной холодной кроватке. Стены номера вздымались ввысь подобно скалам. Он закрыл глаза и хлебнул воды из бутылки. Жидкость была теплой и со вкусом пластмассы.