Далеко впереди замаячил силуэт человека. Кто-то еще выбрал для прогулки столь удаленное от дома место. Приглядевшись, Анна с удивлением обнаружила, что видит Гиршмана. Даже отсюда было заметно, как ссутулились его плечи и потяжелела походка. Анна поспешила свернуть в сторону, чтобы не столкнуться с Пивным королем нос к носу. Вряд ли бы ему понравилась неожиданная встреча. Соседние дорожки разделяла густая живая изгородь из жимолости выше человеческого роста. Анна двинулась в сторону дома и вдруг услышала торопливые шаги – кто-то бежал по дорожке, с которой она только что свернула. Шаги прошуршали совсем близко, она даже услышала тяжелое дыхание непривычного к бегу человека, потом раздался сдавленный, какой-то придушенный голос, который окликнул:

– Рудольф Константинович, подождите!

– Что вам надо, Лена? – Ответ прозвучал совсем рядом. Похоже, Гиршман тоже повернул к дому и ускорил шаг, так что Анна поступила мудро, вовремя ретировавшись. Теперь она остановилась в нерешительности. Двигаться вперед? Но тогда ее шаги услышат, а другой возможности покинуть это место не было – дорожка, на которой Аня стояла, упиралась в беседку и не имела боковых тропинок, на которые можно было бы свернуть. Анна находилась всего в двух шагах от беседки и, ступая крайне осторожно, нырнула в спасительную тень, чтобы подождать, когда Гиршман и его собеседница уйдут.

В беседке оказалось темно, что называется, хоть глаз выколи. Заметить Анну было практически невозможно. Да и она ничего не видела: дикий виноград так плотно оплел ажурную решетку, что полностью загораживал обзор.

Тем временем Гиршман и Лена, как назло, остановились. Анна по-прежнему отчетливо слышала каждое их слово.

– Мне нужно поговорить с вами, – проявляя неожиданную настойчивость, сказала Лена.

– О чем? – устало спросил Гиршман. – Вас беспокоит потеря места? Вам выплатят выходное пособие и плату за последний месяц, если вас это интересует, – сообщил он, желая побыстрее отделаться от девушки. Ответ ее показался неожиданным не только Гиршману, но и Ане.

– Меня не интересуют деньги, – тихо, но твердо проговорила Лена.

– Тогда о чем речь?

– О вашей жене.

– А что с ней? – слегка встревожился Рудольф Константинович.

– С ней-то? Ничего.

Анна могла бы поклясться, что Лена усмехнулась.

– Не понимаю вашего тона и ваших намерений, – одернул девушку Гиршман. – При чем тут моя жена?

– При том, что это она убила Сашеньку.

– Что за бред?! – мгновенно вскипел Гиршман. – Что вы себе позволяете?

Лена заговорила быстро, глотая слова и постоянно сбиваясь, словно боялась, что ей не дадут высказать наболевшее.

– Она ненавидела ребенка! Я уверена! Я так любила мальчика, а она совсем не подходила к нему, не говоря уже о том, чтобы взять на руки. Она постоянно раздражалась, когда он капризничал, старалась побыстрее уйти.

– Это неправда. Я сам видел, как она часами играла с сыном по вечерам.

– Только потому, что вы были рядом. Как только вы уходили, она сразу же спихивала малыша мне и уходила. Она волчицу эту проклятую любила больше, чем родного сына!

– Вы несете околесицу. При чем тут убийство? Джала, возможно, не принадлежит к числу женщин, которые, произведя на свет ребенка, превращаются в кудахтающую наседку, но она никогда не причинила бы вреда мальчику. Она родила его! Я начинаю понимать, чем вызвана ваша клевета: вы просто завидуете Джале. Завидуете тому, что у нее есть ребенок, а вам не суждено испытать счастье материнства.

Раздался сдавленный вскрик.

– В чем дело? Думаете, я не знаю? Ошибаетесь, Елена, я давно навел справки и в курсе того, что вы никогда не сможете иметь детей. Я мог бы вам посочувствовать, но человек, обливающий грязью другого из-за собственной ущербности, вызывает у меня только отвращение.

– Вы думаете, что я вру? – полузадушенным от сдерживаемых рыданий голосом пролепетала Лена. – Как вы можете говорить такое?

– А вы? Обвинять мать в убийстве собственного ребенка! Кроме того, вы забыли, что Сашеньке перегрызли горло. Это сделала волчица, а не человек.

Анна была настолько поражена услышанным, что не сразу уловила посторонние звуки. Кто-то шел по дорожке, явно стараясь не производить излишнего шума. Но в темноте он пару раз оступился, попав ногой в лужу, этот тихий всплеск Анна и услышала. Но, к сожалению, ничего сквозь стену винограда не увидела.

Крадущиеся шаги замерли. И в этот момент замолчавшая было Лена снова заговорила:

– Я уверена, что волчица не сама по себе бросилась на Сашеньку. Ее специально натравили. Более того, ей помогли попасть в спальню.

– Мне кажется, вы абсолютно помешались от горя, – едва сдерживая раздражение, заявил Гиршман.

– Ничуть. Я знаю, что говорю. Каждый вечер я плотно закрываю дверь детской, чтобы ее не распахнул сквозняк в коридоре. Если помните, там на двери имеется язычок. Чтобы попасть внутрь, нужно нажать на ручку. Волчица не смогла бы этого сделать! – выложила девушка последний аргумент. Но Гиршмана он не убедил.

– Значит, вы просто забыли закрыть дверь, – сказал он, теряя терпение, – а теперь хотите свалить вину за собственное разгильдяйство на хозяйку. Это мерзко.

– Нет, виновата она! Она впустила зверя в детскую и натравила его на мальчика! Это она! Она!!

– Хватит! – рявкнул Гиршман так, что Анна даже подпрыгнула. – Немедленно убирайтесь из моего дома. И не смейте повторять чушь, которую сейчас несли!

Лена всхлипнула, потом зарыдала во весь голос. Раздался удаляющийся топот ее быстро бегущих ног. Потом она внезапно остановилась и выкрикнула:

– Я все равно докажу, что ваша жена – убийца! Костьми лягу, а докажу! Ради Сашеньки!

Анна почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки. Уши заложило, в горле как будто поработали наждачной бумагой. Сдерживая рвущийся наружу кашель, Анна вцепилась руками в горло.

Лена говорила страшные вещи. Видать, и вправду помешалась от горя, любя мальчика, как любила бы собственного ребенка, которому не суждено было родиться. Но поверить в ее обвинения невозможно. Кроме доводов, которые привел Гиршман и которых было вполне достаточно, Анна могла бы предъявить еще один – она собственными глазами видела, как Голем прошлым вечером запер Джалу в комнате. И пусть ей не слишком нравилась похожая на снулую рыбу Джала, но обвинять ее в убийстве сына она не стала бы.

Шаги Гиршмана, ушедшего в сторону дома, стихли. Того, кто проходил по дорожке, ведущей в беседку, тоже не было слышно. Анна, дрожа от озноба, осторожно выглянула, убедилась, что путь свободен, и выскользнула из беседки. Но пошла не к дому, так как боялась, что, случайно встретившись с Гиршманом или, не дай бог, с его женой, не сумеет сдержаться и выдаст себя. Она блуждала по дорожкам и сама не заметила, как забрела к пруду. Стало совсем темно, но о том, что она оказалась именно у пруда, неожиданно возвестили знакомые звуки, от которых у Анны по спине пробежал холодок. Это был плач, тихий и скорбный, такой же, какой она слышала прошлой ночью.