— И предпочту остаться вдовцом, — Агатес пинает камешек и отворачивается.

— Вы вечно можете заигрывать друг с другом, — Карн закатывает глаза и шагает по тротуару к толпе, которая собралась вокруг бензоколонки. — И ведь к логическому завершению вряд ли придете.

Уныло следую за Божеством и хочу сказать, что он тоже совсем не скромник. Вспоминаю его ладони на затылке, раскрытый и жадный рот Жули, и в задумчивости касаюсь шеи и горла. Как? Как милой пастушке удалось заглотить хозяйство Карнона? Что за чудеса?

Перед толпой у закрытой заправки стоит и распинается толстый и обрюзгший мужчина с лысой головой. Он вещает людям с плакатами и транспарантами, что мэрия, наконец, услышала горожан и приняла решения снести объект. Мужчины и женщины воодушевленно кричат, свистят и аплодируют чиновнику. Замечаю на его мизинце правой руки знакомый перстень. Ноа Девятый неприятен — его улыбки лживые, слова пустые, а глаза равнодушные. Ему и дела не до старой заправки, загрязненного воздуха и отравленной мазутом почвы, но он не упустит шанс улучшить репутацию администрации города.

Ищу глазами Ноа Последнего, но его нет ни в толпе, ни среди администрации города, но зато вижу Первого, который вместе остальными ликует и смеется. Это логично. Сейчас у горожан в сердцах горит надежда. Они верят, что политики прислушиваются к ним и заботятся о любимом парке.

— А канистры нам выкапывать, — рядом вздыхает высокий мужчина в рабочей робе.

— Ты тоже тут? — Агатес удивленно глядит на него.

— Да, — мужчина чешет загорелую щеку ногтями, под которыми скопилась грязь. — Последний сказал, что заправка теперь моя забота.

Одна из его пуговиц на комбинезоне — черная в серебряной окантовке. Ноа Рабочий мне нравится. Простой уставший трудяга, который ждет окончания лживого шоу, чтобы с товарищами, скучающими неподалеку возле тяжелой техники, приступить к сносу заправки.

— И сколько времени это займет? — спрашивает Карн.

— Мы тут и в ночные смены будем горбатиться, — говорит Ноа и качает головой. — Вот же приспичило Последнему. Сидит себе в удобстве и комфорте, а нам и в жару и в темень работать. Совести нет никакой.

— Обратитесь в профсоюз, — тихо предлагаю я.

Ноа в некотором замешательстве смотрит на меня, разочарованно машет рукой и уходит, буркнув, что это бесполезно и что я — наивная дурочка.

— Уверен, что за ночные смены им хорошо заплатят, — Агатес провожает взглядом Рабочего. — И профсоюзу не подкопаться к контракту и условиям.

Холеные помощники вручает Девятому огромный молот, и тот театрально бьет по одной из колонок, которая с грохотом падает на асфальт. Толпа восторгается и хлопает, однако всё это красивая поставка — и ежу понятно, что коробку со шлангом незадолго до инсценировки демонтировали.

— Поздравляю, — улыбаюсь молчаливому Карнону. — И я жду хотя бы спасибо. Уверена, что ты и сейчас не видишь среди людей Первого, которого именно я и привела к Последнему.

— Сейчас вижу, — отвечает Божество и хмурится. — Я думал, он будет постарше.

— В тебе проснулась надежда? — удивленно охаю и прижимаю ладошки к щекам. — Это случилось!

— Тут настрой такой, Рыжая, — Карн хмыкает и серьезно вглядывается в мои глаза. — Спасибо.

Кровь приливает к щекам, и я ужас как смущаюсь от теплой благодарности и прямого взгляда Божества. Вот почему Карн не может быть всегда таким милым? От переизбытка чувств хочу его обнять и поцеловать. Хотя бы в щечку, но не решаюсь. Боюсь, потому что будет больно, если мне вновь не ответят взаимностью. Знал бы ты, Рогатый, кто я на самом деле.

— И кто ты?

Вздрагиваю от проникновенного вопроса, отшатнувшись от Карна, который подгадал момент и пролез в голову, когда меня охватили неконтролируемые эмоции. Горный хрусталь вибрирует под платьем, отсекая чары Божества, и тот недовольно сводит брови вместе:

— Ты какая-то сегодня странная.

— Не выспалась. Снилось всякое.

— Я вот отказался от неосознанных сновидений, — флегматично говорит Агатес. — И всегда высыпаюсь.

— И очень зря, — цокаю и машу рукой Первому, который замечает меня, когда толпа начинает расходиться.

Ноа кидается с восторженными воплями ко мне. Через мгновения я заключена в крепкие и настырные объятия. Юноша, сытый чужими положительными эмоциями, взбудоражено обцеловывает мое лицо, игнорируя изумленные взгляды Карна и Агатеса.

— Какое-то слишком бурное приветствие, — резюмирует Колдун.

Ноа тут же бросается к нему с объятиями. Прежде чем Агатес понимает, что происходит, Первый успевает и его несколько раз чмокнуть.

— Эй! Эй! — Колдун отталкивает удивленного Ноа. — Спокойно! Без поцелуев! Господи! Думал, Последний набрехал, что ты чокнутый.

— Тебе же было обидно, что я поцеловал Венди, а тебя нет, — широко и открыто улыбается. — Вот я и исправил это маленькое недоразумение.

Юноша оглядывается на компанию из нескольких девушек и парней с плакатами. Воодушевленные представлением Девятого молодые активисты куда-то идут, и Первый шагает за ними:

— Я должен поддержать этих милых ребят в их великих планах. Они хотят изменить мир и общество к лучшему.

— Боже, — Агатес вытирает щеки тыльной стороной ладони. — Уродился же альтернативно одаренным.

Ноа машет мне на прощание и я подмигиваю ему, мысленно пожелав удачи. Интересно, как “милые ребята” хотят изменить мир? Что у них на повестке? Равенство, голод, болезни, бедность? Столько всего надо исправить в жестоком мире, и вряд ли нескольким смертным это под силу.

— О, черт, — разгневано шепчет Агатес, когда к нам жирным бегемотом шагает Ноа Чиновник. — Предлагаю валить.

— Колдун! — кричит толстяк, и Карн тащит меня к дорожке, ведущей к неприметным воротам, что скрываются за густыми кустами шиповника.

— Не сейчас, Ноа! — Агатес торопливо следует за нами.

— А когда?

— Когда-нибудь однажды!

— Чего он хочет от тебя? — оглядываюсь на разозленного Колдуна.

— Политиков и чиновников всегда тянет к эзотерике, — лицо Агатеса сминается в гримасу презрения. — Может, хочет, чтобы я раскинул картишки или окурил кабинет! Не знаю!

— Гадалка Мария! — повышаю голос, когда замечаю на лице Ноа тень едва заметной обиды и скорби. — Слышите? Гадалка Мария ответит на все ваши вопросы, но ее ответы не всегда радуют!

Девятый останавливается и коротко кивает. В глазах пробегает искорка надежды, и мне очень любопытно, что тревожит толстого бюрократа и политикана.

— Все гадалки — шарлатанки, — ревниво шепчет в спину Агатес. — Или ведьмы, которые тоже обманывают ради личной выгоды.

— Зато ты очень честный, — фыркаю и ныряю за Агатесом, перед которым беззвучно отворились кованые ворота. — Честный и невнимательный. Ноа волнует что-то важное.