— Не слушай его, — зло шепчу я и кусаю губы, — он обманщик и кобель. Он не тот, кто тебе нужен.

Улыбка девушки слабеет, а в глазах вспыхивает сомнение. Карн берет ее за руку, и глухо рычу. Нет, милая, его слова лживые, а намерения — гнусные и отвратительные. Не в кустах тебя должны любить, как дикую енотиху, а как королеву на шелковых простынях. Девушка вздрагивает, дарит удивленному Карну пощечину и, вскинув голову, убегает прочь спортивной трусцой.

Карн ошарашенно трет щеку и оскорбленно шагает в противоположную от бегуньи сторону. Так тебе, кобелина. Нечего тут совращать красавиц и думать, что они не могут дать отпор твоим милым и обольстительным улыбкам. И вообще, Рогатый, если уж кого ты должен соблазнять, так это меня.

Божество притормаживает у молодого дуба, задумчиво кого-то высматривает в ветвях и вздыхает, протягивая ладонь, на которую прыгает рыжая белка. Божество что-то ей шепчет, аккуратно чешет крохотное ушко, и моя ревность обращается в топкую нежность — Карн такой поэтично одинокий, что я едва сдерживаю желание окликнуть его и уйти с ним в кусты.

Встряхиваю влажными волосами и торопливо убегаю окольными путями, чтобы не попасться на глаза Рогатому. Да, я жажду его объятий, поцелуев и ласк, но у меня есть принципы — бывшие остаются в прошлом и никаких с ними унизительных и отчаянных связей. У ворот парка оглядываюсь назад, чтобы убедиться в том, что меня не преследует Карн, и в печали ухожу.

Божество обязательно найдет новую наивную жертву, а что делать мне? Велик соблазн броситься на первого встречного и забыться в его объятиях, но где гарантия, что я вновь не воспылаю любовью? А я могу. Могу! Ведь даже при просмотре фильмов для взрослых верю, что участники группового соития любят друг друга, и проникаюсь не только возбуждением, но и симпатией. Господи, мне, наверное, стоит заглянуть к психотерапевту, чтобы разобраться с личными загонами и тараканами.

Иду по улице и выхватываю взглядом из прочих прохожих парочки. Они воркуют, смеются, обнимаются, и я улыбаюсь, потому что мне становится хорошо и тепло на душе от чужой влюбленности. Мне даже кажется, что пожилые супруги, которые сидят на лавочке и жмутся друг к дружке, светятся изнутри. Любовь у них — тихая, спокойная и согревает не бушующим пламенем страсти, а теплом крепкой привязанности, уважения и умиротворения. Они пережили много трудностей, трагедий и хороших моментов, и… Удивленно останавливаюсь моргаю. Да, вот, не супруги они, а любовники. Уже лет как тридцать.

Смахиваю со лба влажную прядь, и продолжаю путь, позабыв о стариках, ведь мое внимание привлекает тощий мужчина, который третирует цветочницу и спрашивает совета, какой букет лучше купить. Выглядит он взволнованным, испуганным и в то же время счастливым. На свидание спешит, сердцеед. Я бы не отказалась от пышных красных пионов, которые не только выглядят в золотой оберточной бумаге роскошными, но и намекают на горячую страсть.

— Возьму пионы, — мужчина раскрывает портмоне.

Цветочница скучающе обрезает черенки массивным секатором, расправляет золотую бумагу с приятным шуршанием и вручает букет покупателю.

— Хороший выбор, — говорю и прохожу мимо. — Она оценит.

Мужчина в изумлении оглядывается, и я ему заговорщически подмигиваю. Расплывается в улыбке, и я с веселым смехом ускоряю шаг. Мир удивителен, если подмечать те детали, которые обычно ускользают от нашего внимания.

В пустом закоулке в одном квартале от моего дома, поджидает подозрительный мужчина — лицо злое и какое-то кривое, одежда неопрятная, а голова выбрита под ноль. Он насмешливо щелкает складным ножиком, и я молча разворачиваюсь на носочках, чтобы уйти, но мне путь преграждает второй — морда широкая, нос приплюснутый и раздвоенный на кончике.

— Привет.

— Так, — отступаю на шаг, — в чем дело?

— Висельник просил повеселиться с тобой

Улавливаю в голосе Широкомордого желание доказать Бритоголовому, что он настоящий самец, но это бессмысленно, потому что его товарищ и так видит в нем идеал мужественности. И его злит, что придется веселится со мной по указу Висельника, когда у него тесно в штанах от хриплого и прокуренного голоса его неприятного дружка.

Оглядываюсь на Бритоголового, и тот кривится в оскале. Он, конечно, выполнит приказ Висельника, но лишь для того, чтобы убедить Широкомордого, что предпочитает женщин и вагины, а то вдруг он подозревает всякое.

— Мальчики, — мило улыбаюсь. — Признайтесь уже друг другу. Будьте смелее.

В стрессовой ситуации плавятся мозги. У меня нет даже мизерного шанса противостоять двум агрессивным мужчинам, поэтому моя тактика — говорить глупости и хлопать ресничками. Шавки Висельника смотрят друг другу в глаза. Настороженно, изучающе, и я проникновенно шепчу:

— Смелее.

Кто тянет меня за язык и с чего я решила, что два урода симпатизируют друг другу?

— Я не педик, — говорит Бритоголовый и крепко сжимает нож.

— Я тоже, братан.

И опять молчат, не в силах отвести взгляды. Какой накал! Я тихонько и бочком иду по стеночке и через несколько шагов пускаюсь в бег. Выскочив из подворотни, выглядываю из-за угла и охаю. Целуются! Так страстно, отчаянно и грубо! Широкомордый стискивает лицо бритоголового, который роняет складной нож, и буквально пожирает его рот. И как давно они оба мечтали об этом — отринуть предрассудки и слиться воедино в непристойных ласках.

Пока псы Висельника не очнулись, в спешке убегаю. Десять минут, и я закрываю входную дверь на все замки и передергиваю плечами. День сегодня странный. Мельком гляжу в зеркало и шагаю на кухню. Затем замираю и возвращаюсь. На шее вместо хрустального амулета… изящная бархатка с простым, но симпатичным кулоном — черное сердечко в серебряной оправе.

— Какого черта? — закидываю руки за голову и ищу застежку, но бархатная лента тугая и цельная.

Пытаюсь ее растянуть и снять, но ничего не получается. Пальцы соскальзывают с бархатки, а камень намертво держится на серебряной петельке. Ничего не понимаю и паникую, потому что кулон схож с перстнями Ноа.

— Что… — прижимаю ладони к лицу. — Что это за фокусы?!

Бегаю по квартире, периодически проверяя на прочность ленту на шее, и в истерике начинаю готовить ужин. А что мне еще делать? Вот, поем и подумаю, как дальше быть. Нервно похрустываю морковкой, наблюдая, как в кастрюльке булькает овощное рагу, и каким-то внутренним чутьем понимаю, что сейчас на кухню явится гость. Наматываю на шею полотенце и в испуге оборачиваюсь. Дверь распахивается, и на меня мрачно и молча глядит Агатес.

— Привет, — сипло приветствую Колдуна и прочищаю горло от предательской хрипотцы. — Чего тебе?

— Решил проведать и убедиться, что ты в порядке, — сухо отвечает Агатес.

— У меня все замечательно, — нервно хихикаю и с хрустом кусаю сочную и сладкую морковь.