Антонина, рассматривая картину Иннокентия Федоровича. Он взгромоздил её на стул и выдвинул в центр кухни.

— Написал. Да! Ну а кто же еще? Вам нравится? — хвалился старик.

— Безусловно. Очень интересная идея, видно руку профессионала.

— Вы мне льстите, Антонина! — Иннокентий засмущался: убрал руки за спину, повертел носком стопы по полу.

— Ну что вы! Я же вижу, как аккуратно нанесены краски на полотно. Как детально проработаны персонажи, а эти дикие волки просто чудо! А как искусно вы изобразили людей… А метафора…

В груди у Иннокентия Федоровича загорелся свет. Нет, не тот свет, который пугал его в магазинах и устроил погром на аукционе. Этот свет разливался теплом откуда-то изнутри. Кто-нибудь наверняка сравнил бы это чувство с порхающими в животе бабочками, но старый художник знал, что в его случае это были светлячки, озарявшие путь к новым творческим идеям.

По правде говоря, Иннокентий редко слышал похвалу в адрес своих работ. Слова Антонины настолько наполнил его творческой энергией, что хотелось прямо сейчас взять в руки кисть и краски, чтобы написать портрет этой невероятно красивой и чуткой женщины! Ее уставшие карие глаза, выдающие спокойный, но такой пронзительный взгляд; аккуратные тонкие брови, подчеркивающие высокий лоб; маленький носик, симметрично вписывающийся в ее удивительное лицо…

«А губы! Её губы просто великолепны. Они не большие и не маленькие, — думал Иннокентий. — Пухлые, как у юной девы! А эти скулы, ямочки на щеках, островатый подбородок, тонкая шея, серебристые волосы…»

— Это вы чудо! Мне будет приятно, если вы позволите написать ваш портрет!

— Ну, бросьте вы, — засмущалась Антонина. — Кому интересно смотреть на портрет старухи?

— Мне интересно! Людям интересно! Всем будет интересно! — Иннокентий убрал картину со стула и вальяжно приземлился на него, позволяя себе ближе разглядеть лицо седовласой красавицы.

— Теперь вы мне льстите, Иннокентий. — Антонина улыбнулась, прикрывая смущенную улыбку ладонью.

— Ни в коем случае! — Иннокентий взял за руку новообретенную музу.

— Может, еще чаю?

— С превеликим удовольствием! Из ваших рук это будет не чай, а божественный нектар.

Иннокентий встал из-за стола вместе с Антониной. Пока та не спеша насыпала заварку и согревала воду для чая, он вышел из кухни. Прошел по коридору, покрутил картину в руках, похвалил себя, еще раз посмотрел на картину и, проведя рукой по почти развалившейся раме, поставил творение на место. Он поправил седые локоны, заправил футболку и уже собрался было вернуться на кухню при полном параде (насколько это было возможно в футболке с надписью "Я хотел любви, но вышло все не так. Знаю я ничего в жизни не вернуть. И теперь у меня один лишь только путь…") и в статусе «самого талантливого, творчески одарённого, успешного, привлекательного» художника, как вдруг заметил телефонный аппарат, напомнивший Иннокентию о реальной жизни, в которой он жил последние сорок лет. Он закатил глаза, глубоко вздохнул, поднял трубку и набрал номер, до конца не понимая, что будет говорить жене.

— Слушаю, — ответил мужской голос на той стороне телефона.

— Алло! Кто это? Семеныч, ты что ли? Жук проклятый!

— Иннокентий Федорович? — поинтересовался голос.

— Да, это я! А вы кто? И что вы делаете у меня дома?

Настроение Иннокентия полностью поменялось, а в голове завертелись сомнения, помноженные на ревность.

«Кто это может быть? Черт возьми! Неужели моя курочка привела кого-то в дом?»

— Не важно, кто я. Важно лишь то, что мы встречались с вами на аукционе.

— Что, простите? — Старик оторвал трубку от уха и непонимающе уставился на неё. Затем им овладел страх. — Я вас не знаю! Вы ошиблись! Позовите к телефону Нину.

— Не волнуйтесь, Иннокентий, с вашей женой все в порядке… Пока в порядке.

Голова у Иннокентия пошла кругом.

«Не может быть! Как они узнали адрес? Почему они вообще туда приехали?»

— Как вы меня нашли?

— За вещичками своими нужно лучше приглядывать.

В глазах у Иннокентия помутнело. Он вспомнил про пиджак, оставленный на том чертовом аукционе вместе со всеми документами.

«Нужно собраться. Прямо сейчас!»

— Что вы хотите от меня? — спросил он как можно спокойней, но получилось неважно.

— Я хочу, чтобы вы привезли мне диадему, которую украли, — сказал мужской голос.

— Я согласен! Где и когда?

— Я оставлю в вашей квартире записку.

— Почему мы не можем встретиться прямо сейчас? — выпалил Иннокентий.

— Еще не время. И кстати, рекомендую вам быть более внимательными, вас разыскивает милиция. Включите телевизор и все увидите своими глазами.

— Телевизор? Не может быть!

— Я предупреждаю вас обоих — тебя, старик, и твою рыжую девчонку, — голос оставался абсолютно спокойным, и от этого спокойствия по спине Иннокентия забегали мурашки. — Если вы сделаете хоть один звонок, хоть одно лишнее слово вырвется из ваших ртов, то твоей жене будет очень плохо. Поверьте. Всего наилучшего.

— Стойте…

Но трубку уже повесили. Грудь Иннокентия словно сдавили стальным обручем. Все вокруг закружилось, звон в ушах оглушал. Он упал на колени, его сильно тошнило. Трясущимися пуще прежнего руками он вцепился в столик, на котором стоял телефон, и попытался подняться, но вдруг свет вокруг померк, и старик провалился в пустоту.

***

— Так, Варя, срочно беги в ванную, там тряпки висят, намочи одну холодной водой и неси сюда!

— Ага!

— Гриша! Нашатырный спирт! В аптечке посмотри!

— Понял!

— Иннокентий, ну как же вы так, душенька? Приходите в себя, Иннокентий!

— Теле…

— Тише, тише, милый, лежите спокойно. Вам не нужно сейчас ничего говорить!

— Теле… Телеви…

— Вы бредите! Лежите спокойно… Варя! Давай сюда тряпку!

Холодные капли воды скатывались по вискам, стекая прямо в уши. Резкий запах нашатыря проникал в мозг и бил кувалдой по затуманенному сознанию. Голова все еще сильно кружилась. Озноб покрыл все тело мурашками. Язык стал ватным и еле ворочался во рту, отчего звуки всё никак не хотели соединяться в слова. Дневной свет стал ослепительно ярким, щипая глаза и отдавая болью в височную долю. Мысли путались.