Вместе с тем бояре быстро поняли, что имеют дело с удачливым проходимцем, и никаких иллюзий относительно его истинного происхождения не питали. Поэтому Лжедмитрий рано столкнулся с боярской оппозицией и вскоре уже приговорил одного из ее лидеров, боярина Василия Шуйского, к смерти, хотя в последний момент заменил ему казнь на эшафоте ссылкой, а потом и вообще помиловал Шуйского с родственниками. Это была его ошибка.

При всей своей ловкости Лжедмитрий оказался неопытным, а главное – недальновидным политиком. Добившись легкой победы, он быстро растерял все свои преимущества. Став царем, он был обязан платить по счетам. А эти счета оказались велики. Известно, что в Польше его принимал в своем доме сандомирский воевода Юрий Мнишек – шляхтич с дурной репутацией. С помощью русского авантюриста он хотел поправить свои дела и помог самозванцу набрать и вооружить отряд, с которым тот двинулся на Москву. Теперь Мнишек и другие поляки требовали царской благодарности и щедрого вознаграждения за свой труд, расходы и немалый риск. Кроме того, Лжедмитрий страстно влюбился в дочь Юрия Марину и захотел на ней жениться во что бы то ни стало. Эта некрасивая, но обаятельная, волевая и честолюбивая женщина как будто приворожила его.

Лжедмитрий короновался почти сразу же после захвата власти. Подданные получали щедрые подарки и льготы, народ жаловали дармовым вином и едой. 2 мая 1606 г. в Москву вступила невеста царя Марина Мнишек, окруженная огромным польским войском, закованным в латы и в полном вооружении. Обычно на свадьбу так не приезжают! Марина въехала в Кремль, где ее поселили у кормилицы царевича Дмитрия. 8 мая царь обвенчался с Мариной Мнишек, причем в нарушение всех мыслимых русских традиций самозванец вначале короновал ее как русскую царицу, а потом уже женился на ней. Московский люд, привыкший к красочному зрелищу царской свадьбы и к щедрым угощениям, был страшно разочарован – его впервые не пустили в Кремль! Свободно проходили туда только поляки, которые с оружием и в шапках стояли в святая святых России – в Успенском соборе Кремля. Словом, пока шла свадьба, московский посад гудел как растревоженный улей. Достаточно было искры, чтобы последовал взрыв.

После свадьбы началась вереница празднеств, поражавших русских людей польскими танцами, в которых участвовал сам государь. Он вообще удивлял всех своей непривычной для Рюриковича простотой и доступностью. Но москвичам больше не нравилось его пристрастие ко всему иностранному – вещам, одежде, развлечениям. Москва полнилась слухами о безбожии Лжедмитрия. А больше всего возмущало москвичей окружение царя – понаехавшие с ним в Москву поляки, «литва». А те вели себя как завоеватели: спесиво, буйно и дерзко, пренебрегая обычаями и порядками православной столицы. Начались стычки на улицах между горожанами и возвращавшимися с празднеств пьяными поляками…

Лжедмитрий же оставался весел, беспечен, отмахивался от слухов о заговоре. А между тем заговор уже созрел под крышей дома боярина Василия Шуйского. Играя на всеобщей ненависти к полякам, он подбивал москвичей на мятеж, стягивал в Москву верных ему людей. Утром 17 мая ударил набатный колокол, раздались крики, что поляки убивают царя и его надо спасать. С толпой «спасателей» смешались толпы его будущих убийц. А во главе массы вооруженных чем попало москвичей скакал, воодушевляя их, с крестом в одной руке и саблей в другой князь Василий Шуйский. Нападение мятежников оказалось для Лжедмитрия совершенно неожиданным, он явно недооценил переменчивый нрав московской черни и хитроумие Шуйского и бояр – кукловодов толпы. При неудачной попытке бежать из кремлевских палат он упал с большой высоты, вывихнул ногу, был захвачен врагами и тут же убит. Люди, еще вчера обожавшие «государя», выволокли на Красную площадь его обезображенное тело и издевались над ним. Потом труп самозванца сволокли за город и сбросили в яму для самоубийц. В это время по улицам столицы шла охота на поляков, которых убивали на месте. Лишь немногим из них удалось избежать народной мести.

После убийства самозванца пьяные толпы, поднятые на мятеж боярином Шуйским, с трудом удалось утихомирить. Пример Юшки Отрепьева, так легко севшего на трон Ивана Грозного, многим боярам показался соблазнительным – в их среде началась острая борьба за вновь опустевший престол. После долгих споров среди бояр, на третий день после убийства самозванца, на Лобном месте перед толпой народа предстали два кандидата: князь Федор Милославский и князь Василий Шуйский. Сторонники последнего перекричали сторонников первого, и Василий Шуйский стал царем. При этом Шуйский неприлично быстро, даже не известив патриарха, нацепил на голову царский венец, за что получил у современников кличку Самовенечник. Но выход кандидатов перед толпой оказался лишь демонстрацией – все решили заранее за кулисами. Боярская дума позволила Шуйскому завладеть шапкой Мономаха, но лишь на определенных условиях.

Василий Иванович вступил на престол не как самодержец, а как ограниченный в своих правах монарх. При этом царь дал клятву – «запись», он целовал крест и обещал, что не будет казнить и отбирать без суда имущество, не станет слушать ложных доносов и т. д. Крестоцелование удивило народ, привыкший к полновластию государя-самодержца, было воспринято им как проявление слабости нового царя. Шуйский – знатнейший вельможа, потомок брата Александра Невского князя Андрея Ярославича, словом, настоящий Рюрикович – не чета царю Борису, тем не менее не стал народным любимцем. Сгорбленный и подслеповатый, 60-летний Шуйский выглядел глубоким стариком. Став царем, он не устроил народу дармового пиршества, и эта скупость очень не понравилась толпе. К тому же честолюбец Шуйский не обладал отвагой, его стихией оставались интриги, в которых он славился как большой знаток, но с помощью одних только интриг удержаться у власти невозможно.

Вступив на престол, Шуйский пытался упрочить свое положение. В Успенском соборе при собрании всех чинов и народа устроили церковную церемонию всеобщего покаяния за свершенные обществом и церковью грехи. На это необыкновенное действо пригласили недавно свергнутого патриарха Иова. Впрочем, как вскоре стало ясно, покаяние не было ни искренним, ни всеобщим. Шуйский, желая раз и навсегда покончить с мифом о спасении царевича Дмитрия, приказал перенести тело царевича из Углича в Москву, в Кремль. Это произошло 2 июня 1606 г. Царь со слезами молился у гробницы младенца. Но все помнили, как, угождая Борису Годунову, боярин Шуйский клялся, что царевич Дмитрий, играя, сам упал на ножик, а потом, при Лжедмитрии, он же уверял народ, что в Угличе погиб другой младенец. Наконец, став царем, Шуйский писал в указах, что невинный младенец Дмитрий пал от рук убийц, посланных Борисом. Словом, царевич Дмитрий был причислен к лику святых, и у его гробницы начались подстроенные властью чудесные исцеления больных.

Вскоре на юге страны появился выдававший себя за «воеводу Дмитрия» некий Иван Болотников – личность темная, из бывших холопов. К нему стали примыкать недовольные Шуйским дворяне, казаки, беглые холопы. С трудом Шуйскому удалось справиться с этим мятежом. Несмотря на победу над Болотниковым, авторитет царя Василия Шуйского падал на глазах. Поднять престиж не помогла даже устроенная в январе 1608 г. женитьба царя на молоденькой княжне Марье Буйносовой-Ростовской. Между тем по всей стране то там, то сям стали появляться самозванцы – «дети» и «внуки» Грозного. Это были, как правило, сумасшедшие или авантюристы. Самым опасным из них оказался новый «Дмитрий», заявивший о себе на западных рубежах России, в Стародубе. Как его имя, кто он и откуда родом, до сих пор не знает никто. Некоторые предполагают, что Лжедмитрии II – крещеный еврей, школьный учитель из Шклова, но доказательства этой версии не особенно убедительны. В июле 1608 г. Лжедмитрии II с войском из поляков и казаков во главе с Иваном Заруцким разбил отряды Дмитрия Шуйского, брата царя, и подошел к Москве. Но сил взять столицу с ходу у нового самозванца не хватило, и тогда он остановился в 14 верстах от города, в селе Тушино. Здесь, на месте, удачно прикрытом Москвой-рекой и рекой Сходней, быстро возник укрепленный лагерь (табор), обнесенный частоколом со рвом. К зиме воины нового самозванца перетащили сюда в разобранном виде дома из ближайших деревень и устроились в Тушине с комфортом. Сначала острые, а потом все более вялые стычки полков Лжедмитрия II, прозванного Тушинским вором, или просто Вором, с войском царя Василия не приносили победы ни одной из сторон. Лжедмитрии II довольно успешно «утеснял» Москву, расставив по главным и даже по второстепенным дорогам к столице свои заставы, которые препятствовали подвозу провианта в город. В своей «воровской столице» тушинцы устроились основательнее войск Шуйского, которым из-за морозов в декабре 1608 г. пришлось отойти к Москве от Ходынки, где они долго стояли в чистом поле. В столице царил голод, взлетели цены на самое необходимое, а главное – отчетливо проявилась «шатость», неуверенность людей в завтрашнем дне. Многие дворяне и бояре по нескольку раз бегали между Москвой и Тушино, надеясь получить (и получали) награды, чины и деревни. Это бесстыдство называлось тогда «перелетами». «Царик» (другая кличка самозванца) соорудил из бояр – противников Шуйского свою Боярскую думу, поставил своего патриарха, которым стал Филарет – Федор Никитич Романов. В Тушино Филарет появился не по своей воле. Его захватили отряды самозванца в Ростове и доставили к Лжедмитрию II, который якобы упросил Филарета надеть патриарший клобук. Так в России оказалось сразу два святителя: патриарх Гермоген в Москве и патриарх Филарет в Тушино. Конечно, Филарет, молившийся за здравие «великого государя Дмитрия Ивановича», поступал как духовник бесчестно. Ведь он был одним из тех, кто знал многое, недоступное другим: видел истинного царевича Дмитрия при жизни, в 1606 г. перевозил его тело в Москву из Углича, знал своего бывшего холопа Юшку Отрепьева, которому потом поклонялся как «Дмитрию Ивановичу», и уж, конечно, не имел никаких иллюзий насчет учителя из Шклова. Но отказать новому самозванцу он не мог – времена на дворе стояли страшные. Филарет попал в Тушино как пленник, всем хочется жить – вот и пошел на ложь во спасение. Так в России возникли два центра власти, два царя, два двора и два патриарха. И хотя реальная власть в Тушине была не у «царика», а в руках поляков и казаков, юг России присягнул на верность Лжедмитрию П.