Ни капельки не религиозная Эсна принялась лихорадочно вспоминать известные ей молитвы, но в парализованный страхом мозг таковые приходить категорически отказывались.

Наконец, доходив сам с собой до какой-то умной мысли, Грэхард резко остановился рядом с нею и язвительно поинтересовался:

— А открыть рот и сообщить, что соскучилась по родным, ты не могла?

Эсна, действительно, рот незамедлительно открыла — но явно не для того, чтобы донести до него свои мысли.

Потому что мысли её сводились к «это насколько же глупым человеком нужно быть, чтобы тебе нужно было, чтобы столь самоочевидные вещи отдельно говорили».

Сложив могучие руки на груди и состроив выражение лица самое надменное — Эсне и так было неуютно, а уж от того, что над тобой возвышается такая непроницаемая скала, и подавно, — он через губу торжественно заявил:

— Мы изволим принимать их раз в месяц. Напиши любезное приглашение. Через пять дней будет вполне удобно, — после чего ещё раз гневно раздул ноздри, резко развернулся и вышел: дослушивать доклады внутренней разведки. Одним из главных осведомителей которой была та самая главная жрица — чего Эсна, разумеется не знала. По правде сказать, этого и её отец не знал.

Немного посидев в тишине, она порадовалась, что гроза прошла стороной, подивилась странной покладистости владыки и споро принялась за приглашение.

Мысль о том, что ей можно будет видеть родных — и, кажется, даже часто! — казалась слишком сказочной, чтобы в неё поверить.

Все следующие пять дней она боялась, что сказка эта не сбудется: или владыка передумает, или отец заартачится. Поэтому в день встречи она ужасно нервничала; волнения добавил и неожиданно заявившийся супруг, взявшийся почему-то за ревизию её гардероба. Никому ничего не объяснив — впрочем, это было для него типичной моделью поведения! — он просто пришёл, хмуро позыркал по сторонам, обнаружил место нахождения одежды и принялся там копаться.

Эсна, в этот момент сидевшая у трюмо — служанка расчёсывала ей волосы — замешкалась. С одной стороны, стоило бы подойти посмотреть, что он там делает — за пару платьев она испугалась, вдруг ещё порвёт! — с другой, кто его знает, зачем пришёл, может, лучше, наоборот, спрятаться куда-то подальше?

Наконец, Грэхард закончил свои изыскания и с довольным выражением лица извлёк на свет выбранное платье:

— Наденешь это, солнечная! — даже расщедрился на лёгкую улыбку он.

В удивлении Эсна посмотрела на избранный наряд. Это было вечернее платье замужней дамы, в котором уместнее принимать супруга в своих покоях, нежели родню за поздним завтраком. Открытые плечи, углублённое декольте — да в таком приличные дамы на людях не показываются, даже если это всего лишь отец и сестра!

Впрочем, всерьёз оскорбиться Эсна не успела. Ей пришла в голову мысль, что владыке вроде как нет причин унижать её при родных, и его выбор должен быть обусловлен чем-то иным.

Нахмурившись, она вдруг поняла: откровенное платье должно продемонстрировать, что на её теле нет никаких синяков или ран. В самом деле, лучше один раз убедиться своими глазами, чем слушать заверения. Так что оставалось мило улыбнуться и согласиться с таким выбором.

Грэхард, определённо, зрил в корень: едва только старый князь вошёл в приёмный кабинет — в Среднем дворце таковых хватало — как взгляд его метнулся к дочери. Он словно ощупывал Эсну глазами, проверяя, нет ли на ней каких увечий.

Усмехнувшись в бороду, Грэхард ленивым тоном отрапортовался:

— Не бью, не истезаю, не насилую, не морю голодом и даже не держу взаперти.

Последнее было, на самом деле, заслугой Дерека, который осторожно обратил внимание господина на то, что запирать Эсну в рамках дворца — не очень-то хорошая идея для того, кто грезит о долгой и взаимной любви.

— Сперва, правда, неделю из библиотеки не мог выковырять, — с иронией добавил Грэхард, — но зато теперь за уши не оттянешь от яхты туманного принца.

Эсна смущённо закраснелась. Катание под парусом, действительно, здорово её развлекало.

— Библиотека и яхты, — усмехнулся князь. — Узнаю солнечную госпожу, — и протянул руку навстречу дочери.

Та тут же влетела в его объятья.

Пока они обнимались, сидевший в кресле Грэхард с скучающим видом разглядывал панели на стенах, а смущённая Ална тихо стояла у дверей и ждала своей очереди. Наконец, Эсна устремилась и к ней.

Вскоре все устроились за столиком, на котором был накрыт лёгкий завтрак. Сёстры тут же завязали оживлённый разговор: Эсна рассказывала о книгах, которые прочла, а Ална, говорившая почти одновременно с ней, — о книгах, которые прочёл её сын. Сами они прекрасно понимали друг друга и успевали и говорить, и слушать, а вот со стороны это сливалось в непрерывный щебет, уследить за которым не представлялось возможным.

Мужчины предпочитали молчать. Грэхард был занят самым важным и интересным делом: любовался женой. В таком оживлении он её раньше никогда не видел, и ему определённо нравилась открывшаяся картина. Старый князь же, чаще глядя на дочь, пытался искоса поглядывать на владыку, видимо, в попытках проникнуть в его тайные замыслы. Не преуспев, он, в конце концов, словно бы промежду прочим отметил, покручивая в руках чашку с ароматным кофе:

— Раньше Ранниды не позволяли своим жёнам принимать визитёров.

Совершенно невозмутимый Грэхард, в чьих крупных ладонях маленькая чашечка выглядела комично и жалко, отвёл взгляд от Эсны и с философским видом отметил:

— И кого из них это довело до добра? Как минимум к смертям четырёх из них приложили руку собственные жёны, — он слегка нахмурился, поскольку предполагал, что и в случае его отца делу поспособствовала матушка.

Князь в удивление приподнял брови — словно ему было странно, что собеседник может увидеть связь между двумя означенными явлениями, — легонько постучал по чашечке пальцем и сдержанно отметил:

— Что ж, на то нам и память о предках, чтобы не совершать их ошибок.

Владыка вежливо и формально улыбнулся, вернув всё своё внимание супруге.

В целом, встреча прошла успешно. Ална и вообще с самого начала позабыла о присутствии грозного владыки — так увлекалась разговором — а старый князь постепенно тоже перестал ждать подвоха и включился в беседу. Та, правда, так и проходила между ними тремя: Грэхард предпочитал мелкими глотками цедить свой кофе и молчать.

Интермедия

В этот день в доме Кьеринов собрался совет, отчасти напоминавший собой военный.

В центре парадной гостиной, у камина, который по летнему времени лишь украшал интерьер и служил подставкой для бокалов, стоял старший Кьерин, мрачно сложив руки на груди. Напротив него, у окна, Эвард нервно резал ножом подоконник.

В ближайших к адмиралу креслах в одинаково напряжённых позах сидели генерал Дрангол и старший Руэндир. Оба держали в руках бокалы, и оба не пригубили.