«Воеводы, — иронически заметил другой наблюдатель, — едва успели выбежать из своих палаток, как уже калужане овладели всеми пушками». Обращенное в паническое бегство войско сметало всё на своем пути. Болотников спешил нанести царской армии наибольший урон. Скопин-Шуйский собрал вокруг себя верных людей для прикрытия бегства. «Если бы боярин и воевода князь Михаил Васильевич Шуйской да казачий атаман Истома Пашков не защищали их, — свидетельствует «Иное сказание», — то ни один бы спасся, но все бы и до единого побиты были».

Медленно отступая, воевода и атаман отсекли повстанцев от бегущих царских войск и приняли удар на себя. Прикрыв «беспутное бегство их рассыпное врознь», Скопин-Шуйский избавил немало воинов от истребления соотечественниками.

Весной 1607 г. положение царя Василия было отчаянным. Его войска бежали в ужасе, говорили о 14 тыс. убитых, о гибели воевод, об измене 15 тыс. ратников, о том, что, если восставшие пойдут к Москве, столица сдастся без сопротивления.

Решительное слово против повстанцев сказал в это время патриарх Гермоген. Ещё зимой, когда царские войска побеждали, он призвал в Москву бывшего патриарха Иова. Старый и новый архипастыри разрешили россиян от «всего мира прегрешения»: нарушения клятв верности Борису Годунову, его сыну Фёдору и царю Дмитрию.

Дмитрий был не только объявлен Лжедмитрием. Чтобы оттолкнуть народ от его памяти, Иов и Гермоген объявили царя врагом Креста Христова. Давно уже многочисленные царские грамоты обвиняли поляков и иезуитов как виновников воцарения Лжедмитрия. Царь утверждал, что они хотели уничтожить Московское государство и православную веру. Это была явная ложь. И все это знали.

Патриарх не мог прямо отрицать царские слова. 20 февраля в Успенском соборе Гермоген упомянул, что Лжедмитрий хотел разрушить церкви и монастыри, разорить «православную и Богом любимую нашу крестьянскую веру» и «римские костелы в наших церквах поделать». Но иноземцы, по словам патриарха, были здесь ни при чем! Подданных Речи Посполитой Лжедмитрий прельстил «злым своим чернокнижием» так же, как и русских. Никаких злых замыслов из-за границы святейший не назвал. Что же касается иноверцев внутри страны, то все они — «немцы, и литва, и татары, и черемисы, и ногаи, и чуваши, и остяки, и многие неверные язычники и дальние государства» — все «утвердились твёрдо» служить царю Василию. Никого из них, даже распроклятых «латинян», святейший среди повстанцев не отметил.

За Гермогеном к пастве держал речь бывший патриарх Иов. Старец выразил собственное отношение к событиям. Гермоген винил Лжедмитрия, который «как в простой храм» ввел в соборную церковь «многих вер еретиков» и венчал там «невесту-лютеранку». Иов же сказал, что этот монах-расстрига «разных вер злодейским воинством своим, лютеранами, и жидами, и прочими оскверненными языками многие христианские церкви осквернил!»

Продолжать служить такому царю, как это делал Болотников, означало выступить врагом православия. Но для церковного проклятия повстанцев нужна была реальная вина. Даже за разграбление храмов патриарх не мог отлучить болотниковцев. Ведь описанные им в проповедях и грамотах безобразия совершили люди Ляпунова и Сумбулова, ныне благополучно служившие в царском «христолюбивом воинстве». К тому же главный церковный грабитель сидел в Кремле.

Василий Шуйский крайне нуждался в деньгах. Его воинство, в отличие от повстанцев, служило не за идеи и право грабить, а за наличное жалование. Царь не раз забирал огромные суммы денег у патриарха и монастырей. Келарь Троице-Сергиевой обители Авраамий Палицын писал «о последнем грабеже в монастыре от царя Василия». По словам дьяка Ивана Тимофеева, царь безжалостно переплавил отнятую у церквей и монастырей драгоценную утварь, которую вскоре «блуднически изжил».

Патриарх не жалел церковного имущества для прекращения кровопролития. Но сказать, что повстанцы нанесли больше вреда Церкви, чем боярский царь, он не мог. Лишь когда все чины Москвы покаялись перед ним и Иовом в нарушении прежних клятв и многих согрешениях, святейший смог отлучить от Церкви тех, кто не принес покаяния.

Гермоген не проклинал повстанцев, пока была надежда обойтись без этой крайней душегубительной меры. Лишь когда восставшие разгромили полки Шуйского, сняли осаду Калуги и приняли в свои ряды толпы перебежчиков из «христолюбивого воинства», патриарх решился. Он предал проклятию Болотникова и главных его соратников, оставив остальным повстанцам церковный путь спасения. Патриарх призвал всех подняться на врагов веры, велел монастырям открыть кладовые и высылать в армию всех людей, способных носить оружие, «даже чтобы самые иноки готовились сражаться за веру, когда потребует необходимость».

Вдохновлённые Гермогеном бояре потребовали, чтобы царь Василий сам повел войско. Или — уходил в монастырь, чтобы они могли выбрать государя, способного защитить их имущество и семьи. Под давлением патриарха и бояр Шуйский согласился возглавить армию, собиравшуюся в поход под Тулу, где сосредоточились главные силы болотниковцев.

Ядром новой армии стало войско, спасенное Скопиным-Шуйским под Калугой. Его пополнили полки, которые спешно и крутыми мерами мобилизовали по всей стране. Немалую часть войск составили татары, мордва, чуваши, «даточные люди» монастырей и служащие Государева двора. Ударной силой были дворянские полки и стрельцы.

Скопина-Шуйского царь поставил первым воеводой Большого полка. На 21-м году жизни воевода стал командующим армией, с которой шел в поход сам государь. Патриарх Гермоген надеялся, что Скопин-Шуйский, которого он лично благословил в поход, несмотря на трусость царя, сохранит армию и сумеет одолеть бунтовщиков.

Войско выступило из Москвы под звон всех колоколов 21 мая 1607 г. Однако «царь, будучи в походе, — писал современник, — все время страшась измены, не решался выступить со всем войском и не удалялся от Москвы». Патриарх разослал по стране богомольные грамоты о царском походе полторы недели спустя, убедившись, что царь не сбежал от опасности.

Армия Скопина была воодушевлена благословением святейшего патриарха. И ещё больше сознанием, что идет на последний и решительный бой за кровные интересы землевладельцев: дворян, монастырей, мурз… А у повстанцев уже не оставалось прежнего ядра холопов и крестьян. Оно растворилось в разношерстном воинстве буйных казаков и просто разбойников. Многие из них уже не мечтали о победе. Им довольно было продолжать вольную жизнь на войне.

У восставших отсутствовала система снабжения. Это не позволяло им стоять на одном месте. Сочувствующие им города и села могли кормить войско лишь недолгий срок. Царская армия была намного сильнее. Болотников мог победить только быстрым и смелым ударом.

Болотников и князь Телятевский выступили против главных сил Шуйского, стоявших в Серпухове. А в пути внезапно свернули на Каширу, намереваясь прорваться к Москве. Со сравнительно небольшими силами Иван Исаевич азартно пытался выиграть качество, захватив столицу в отсутствие больших полков. Но его цели были раскрыты перебежчиками.

В битве на реке Восме, в 13 км от Каширы, повстанцы были разгромлены полками князя Андрея Васильевича Голицына. Скопин-Шуйский вовремя прислал ему подкрепления. Участников сражения было много. Но его исход решали отборные отряды. Победу Голицына обеспечили дворяне Ляпунова, а Болотников опирался на казаков.