«Я хотел, чтобы казни проводились по-военному и, насколько позволяли обстоятельства, гуманным способом», – слова Олендорфа внесли в протокол. Вместо выстрелов в голову с близкого расстояния, которые могли забрызгать его людей кровью, он предпочитал технику с участием нескольких стрелков с большего расстояния. Это снижало психологическую нагрузку и личную ответственность подчиненных. В тот же протокол внесли его заявление о том, что он отказался от использования «газвагенов»[30], которые использовали в других айнзацгруппах. Олендорф обнаружил, что некоторые жертвы были еще живы, когда открывали двери. Его подчиненным было очень тяжело вручную разгружать тела мертвых и полумертвых евреев среди экскрементов и рвоты. О страданиях жертв он не обмолвился ни словом.

В связи с Холокостом люди много рассуждали о «зле». Вопрос о том, как кто-то может поступать настолько бесчеловечно, по сей день вызывает беспокойство. Бен занимался изучением этого вопроса со времен Нюрнберга. Его часто спрашивали, каково это – встречаться с такими «монстрами». Бен прозаически отвечал: «Преступники были не монстрами, а абсолютно нормальными людьми». Большинство из них наверняка были любящими отцами семейств, добрыми к своим собакам или кошкам. Бен убежден: «Именно война обычно превращает порядочных людей в массовых убийц». Так было во все времена – и не имеет никакого отношения ни к Германии, ни к какой-то особенной порочности немцев: «До тех пор, пока мы решаем конфликты военным путем и лишаемся общественного контроля, мы будем убивать».

После главного обвиняемого настал черед остальных подсудимых. В отличие от Олендорфа, который, не утаивая подробностей, дал ясную и точную картину событий (хотя и ужаснувшую присутствующих), в их показаниях преобладало стремление оправдаться и желание спасти собственную шкуру. Они ставили под сомнение подлинность своих же показаний, отрицали задокументированные злодеяния или утверждали, что убийства происходили в моменты их случайного отсутствия. Впрочем, никто из них не называл это убийством. Евреев «переселяли», «устраняли», «ликвидировали», или «проблема» просто «решалась». Обвинители терпеливо выслушали аргументы адвокатов. Они могли позволить себе быть обходительными, говорит Бен: «У нас на руках было достаточно козырей, которые открыли правду».

Основной судебный процесс продолжался до февраля 1948 года, и, стремясь обеспечить подсудимым абсолютно справедливое судебное разбирательство, судьи не препятствовали всевозможным уловкам защиты. Бена постоянно раздражало, как он считал, предпочтительное обращение с обвиняемыми. Масманно то и дело отклонял хорошо обоснованные возражения стороны обвинения и, наконец, разъяснил свою позицию. Он сообщил раздраженным обвинителям, что примет любые доказательства защиты «вплоть до подробностей половой жизни пингвинов». Стратегия, которую он применил, вошла в историю как «правило пингвинов». Лишь позже Бен осознал, что опытный судья продемонстрировал такую терпимость, потому что хотел предоставить обвиняемым как можно более широкие права. Нетерпеливый главный обвинитель усвоил урок: если игра в кошки-мышки чересчур затянулась, он вспоминал, что прокуроры все-таки охотники, а не добыча. Судный день наступит, так или иначе.

После исследования доказательств каждому обвиняемому предложили выступить с заключительным словом. Никаких сюрпризов не было. Большинство обвиняемых повторили аргументы, уже представленные адвокатами. 13 февраля бригадный генерал Телфорд Тейлор поднялся на трибуну. Главный организатор последующих судебных процессов в Нюрнберге лично выступил от стороны обвинения. Ранее он передал Бену для ознакомления свой текст. Тот не высказал никаких возражений; оба были согласны с окончательными оценками и требованиями друг друга.

Тейлор – в мирной жизни адвокат из Нью-Йорка – был располагающим, стройным мужчиной с темными волосами, разделенными аккуратным пробором, и ухоженной внешностью. Ему «очень шла» военная форма. «Он пользовался популярностью у женщин, а женщины пользовались популярностью у него», – отзывался Бен о Тейлоре. Бен характеризует его как человека, «отлично владеющего пером, с острым интеллектом, очень либерального в своих взглядах и всегда порядочного и правильного». К тому же музыкально одаренного: Тейлор играл на фортепиано и кларнете и сочинял собственные произведения, некоторые из них впоследствии использовались Вооруженными силами Германии как маршевая музыка. Бен сидел в двух шагах позади Тейлора, когда тот, как всегда элегантный и решительный, подвел итог в своем вступительном слове: рассмотрение этого дела началось 137 дней назад, и 136 дней назад обвинение завершило свое выступление. Учитывая характер рассматриваемых преступлений, а также многочисленные доказательства их совершения, несусветная чушь, которая звучала здесь все остальное время – на протяжении двадцати одной недели, – может возмутить слух, но пусть она не поражает разум. После четырех с половиной месяцев прений сторон (каждый обвиняемый мог претендовать почти на неделю) обвинение ограничится несколькими общими вопросами, поднятыми защитой.

Подсудимые не пытались всерьез оспаривать факт организованного, заранее спланированного массового убийства – Тейлор также говорил о «геноциде». Тем не менее они пытались оправдать себя, выдвигая четыре основных аргумента. Первая группа обвиняемых, включая Йоста, Наумана и Блобеля, утверждала, что не принимала непосредственного участия в казнях. Вместо этого они занимались управленческими и административными задачами. Тейлор твердо отклонил эти заявления: «Было бы странно, если бы высокопоставленные командиры проводили большую часть своего времени с оружием в руках. Их работа состоит в том, чтобы на расстоянии руководить операциями. По поводу канцелярской работы он напомнил, что она заключалась, например, в заказе «газвагенов», используемых для массовых казней. Тот факт, что такие высокопоставленные офицеры, как Науман, возможно, не убили многих людей лично, а только руководили кровавыми операциями айнзацгрупп, не уменьшал их вины, а, напротив, повышал их ответственность за преступления, совершенные под их командованием. Даже подчиненные офицеры, такие как подсудимые Радецки, Рюль, Шуберт и Граф, не могли апеллировать к тому, что они не принимали в убийствах активного участия. Каждый причастный, который способствовал тому, чтобы эти подразделения работали, и был в курсе их темных планов, – виновен. Даже если им удалось доказать, что они исполняли лишь вспомогательную роль, они оказались не в лучшем положении, чем сообщники, караулившие у входа в банк во время его ограбления.

Второй аргумент, выдвинутый Шульцем, Блобелем, Зандбергером, Штаймле, Хеншем и Носске, заключался в том, что они вообще не выполняли приказов убивать. Все жертвы, зарегистрированные в зонах действия их айнзацгрупп, либо были партизанами, либо погибли в ходе карательных мер в ответ на нападения партизан. Это утверждение легко опровергнуть в подавляющем большинстве случаев, сказал Тейлор. У зондеркоманды Блобеля на совести была бойня в Бабьем Яре, такой расправы город Киев не видел со времен монгольского нашествия. В любом случае они нарушили нормы права вооруженного конфликта – существуют строгие правила обращения с мирным населением. Ни один гражданин не может быть казнен без приговора суда. Это записано в воинской книжке каждого немецкого солдата. Если бы американцы руководствовались теми же принципами, что и обвиняемые, этот судебный процесс закончился бы, не успев начаться.