Среди обвиняемых было много юристов. В дополнение к трем названным, юридическое образование получили Вальтер Блюме, Мартин Зандбергер, Вернер Брауне, Вальтер Хенш, Густав Носске, Эрвин Шульц (не закончил учебу) и Эдуард Штраух. Их знания в этой области не помешали им совершать самые вопиющие нарушения закона. В июле 1943 года генерал-комиссар Генерального округа Белоруссии Вильгельм Кубе похвалил «чрезвычайно способного […] доктора права Штрауха», сказав, что именно благодаря ему «за последние 10 недель было ликвидировано 55 000 евреев».

Ремеслом убийства овладевали не только юристы и экономисты. Вальдемар Клингельхёфер был музыкально одаренным массовым убийцей – до карьеры офицера СС он был оперным певцом. Преподаватель гимназии Ойген Штаймле происходил из очень набожной семьи; Эрнст Биберштейн служил протестантским богословом и пастором. Пауль Блобель, отличавшийся особой жестокостью даже в этой галерее массовых убийц, прежде чем сделать карьеру в службе безопасности, работал каменщиком и плотником. До деятельности в СС Адольф Отт активно работал в Германском трудовом фронте, Вальдемар фон Радецки прошел стажировку в транспортно-экспедиционной фирме, Феликс Рюль был судебным служащим, Хайнц Шуберт учился в Высшей коммерческой школе, а затем работал в адвокатской конторе. Маттиас Граф занимался торговлей, а Эмиль Хаусман преподавал в начальной школе. Все они были избраны руководством СС, потому что считались подходящими для выполнения самой грязной работы в кампании по истреблению на ВостокеXII.

Из двадцати четырех обвиняемых двое преждевременно вышли из процесса. Эмиль Хаусман, вскоре после того как получил наряду со всеми остальными обвинительное заключение, покончил жизнь самоубийством в своей камере 31 июля 1947 года. Доктор Отто Раш избежал наказания, потому что был серьезно болен. Однажды в кабинете Бена появился Ганс Зурхольт (адвокат Раша) и попросил снять обвинения с его клиента, который страдал болезнью Паркинсона, или дрожательным параличом. «Если бы я убил столько людей, сколько он, меня бы тоже трясло», – ответил Бен. Пока Раш дышит, он не позволит ему избежать суда. В начале судебного процесса бывшего командующего айнзацгруппой C доставили в зал на носилках. Но растущая слабость из-за болезни спасла его от вынесения приговора. 5 февраля 1948 года Раша освободили из-под стражи, а девять месяцев спустя он умер.

Судебный процесс начался 15 сентября 1947 года в зале судебных заседаний № 600 Нюрнбергского дворца правосудия с оглашения обвинительного акта согласно традициям англо-саксонского уголовно-процессуального права. Для всех обвиняемых он состоял из трех пунктов: преступления против человечности, военные преступления и участие в организациях, признанных преступными. Обвиняемых спрашивали, знают ли они об этих обвинениях, понимают ли их и признают ли они себя «виновными» или «невиновными». Несмотря на то что тяжесть доказательств была подавляющей, каждый утверждал, что он невиновен в совершении преступлений.

Главная часть процесса началась через две недели, 29 сентября, когда Бен Ференц открыл основное слушание, предъявив обвинительное заключение. В обшитом деревянными панелями зале суда, где двумя годами ранее проходил процесс над представителями высшего нацистского руководства, развернулась судебная драма невиданного ранее масштаба. Информационное агентство AP сообщало о «крупнейшем в истории суде над убийцами» и «худших убийцах в истории». За массивным деревянным барьером на возвышении располагались скамьи для обвиняемых. Перед ними, несколькими ступенями ниже, сидели их защитники, в основном бывшие члены нацистской партии. Трое американских судей, одетых в черные мантии, восседали за столом напротив. За их спинами был установлен звездно-полосатый флаг. Представители обвинения, сдвинувшись в сторону, заняли пространство посередине, образовав своеобразный треугольник с судьями и подсудимыми. Мировая пресса и публика, в том числе Гертруда, наблюдали за происходящим с задних рядов. Каждое сиденье было оборудовано наушниками, а между английским и немецким языками обеспечивался синхронный перевод.

Атмосфера в зале, по словам Бена, была «спокойная и очень сосредоточенная»: «Не было ни аплодисментов, ни освистывания, ни смеха, ничего». Среди зрителей почти не было немцев. Последующие процессы интересовали их куда меньше, чем суд над Герингом и другими главными нацистскими преступниками. Родственники жертв также редко присутствовали на заседании. Обвиняемых строго охраняли: их доставляли на лифте из конвойного помещения, расположенного под залом суда, прямо к скамье подсудимых, под надзором солдат американской армии в униформе и белых касках.

Председательствующий судья Майкл Масманно предоставил слово Бену. Спокойным ровным голосом тот зачитал заявление, то и дело переводя взгляд от рукописи в зрительный зал. Когда Бен смотрел влево, он видел обвиняемых, сидевших с угрюмыми лицами, но выглядевших «совершенно нормально». На вопрос, каково было смотреть в глаза массовым убийцам, Бен ответил: «Реакции не было ни с их стороны, ни с моей. Я ни разу не повысил голос и не сорвался. Я сохранял ледяное спокойствие». Для него были важны исключительно факты, засвидетельствованные в докладах айнзацгрупп. Чтобы не отвлекаться и не поддаваться эмоциям, Бен ничего не узнавал о личной жизни преступников и старался не пересекаться с ними вне зала суда.

В зале суда произошел инцидент с участием обвиняемого Штрауха. Он поднялся со скамьи и внезапно исчез из поля зрения. Военная охрана с поднятыми дубинками ринулась к нему: скрючившись, Штраух лежал на полу – судя по всему, у него случился эпилептический, а возможно и психогенный припадок.

В своей «вступительной речи от имени Соединенных Штатов Америки» Бен беспристрастно изложил основные особенности дела с точки зрения обвинения. После общего введения он говорил об идеологических мотивах рассматриваемых преступлений, структуре и организации айнзацгрупп, о некоторых операциях, правовых основах судебного процесса, трех пунктах обвинения и, наконец, о личной ответственности преступников.

Молодой главный обвинитель осознавал историческое значение этого момента. Первой же фразой (которой нет в старой кинохронике; съемка началась сразу после этих слов) он задал трибуналу высокую перспективу: «Когда мы раскрываем здесь умышленное убийство более миллиона невинных и беззащитных мужчин, женщин и детей, это переполняет нас скорбью и надеждой». Эти слова отражают его подход к процессу: перед ним стояла задача «гораздо более важная, чем поимка горстки убийц», как он говорил по прошествии лет. Месть не является целью, равно как и установление уравнительной справедливости, подчеркнул он в своей речи. По его убеждению, такой вещи даже не может существовать: нельзя исправить несправедливость, компенсировав убийство более миллиона человек жизнями двух десятков преступников. Но трибунал может помочь – и в этом он уверен – предотвратить подобные ужасы в будущем. Это должно заложить основу для более мирной жизни. Дело, которое он передал в суд, должно «призвать человечество к закону». Необходимо укрепить международную правоохранительную деятельность, чтобы защитить права каждого человека на жизнь в мире и достоинстве, независимо от расы и религии.