Заключительную часть речи Бен посвятил правовым и моральным вопросам. Для него было важно обосновать законность и легитимность суда. Он опирался на международные соглашения между двадцатью тремя государствами и на закон № 1 °Cоюзного контрольного совета от 20 декабря 1945 года. Закон создал правовую основу для судебного преследования за преступления, совершенные при национал-социализме с согласия государства и партии. Бен подчеркнул, что американские военные трибуналы в действительности являются международными и в отношении суда над айнзацгруппами: «Убийства по этому делу совершены в определенных городах и деревнях, но права, которые нарушили обвиняемые, относятся ко всем людям, повсеместно». Ференц назвал пиратов и разбойников предшествующих столетий «предвестниками современной международной преступности». Правовая доктрина позволяла государствам наказывать их независимо от гражданства жертв или места преступления. Бен процитировал сэра Хартли Шоукросса, главного британского обвинителя в Международном военном трибунале, сказавшего, что необходимость защищать основные права человека от режимов, которые вопиющим способом их нарушают, давно признана как часть международного права. Немецкие профессора также писали об этом. В примечаниях к рукописи своей речи Бен упоминал Иоганна Каспара Блюнчли и его работу «Das moderne Volkerrecht der civilisierten Staaten» (1868 год) («Современное международное право цивилизованных государств»). Блюнчли, один из выдающихся юристов своего времени, был швейцарцем, но сделал карьеру в Германии. Когда Бен призвал судей рассмотреть обвинения подсудимым «во имя цивилизации», он вдохновлялся личностью Блюнчли – экспертом, стоявшим у истоков международного права.

Именно поэтому Бен считал, что пункты обвинения «преступления против человечности» и «военные преступления» необходимо рассматривать как различные виды преступлений. Даже если деяния, в которых обвиняются подсудимые, идентичны в обоих случаях, они являются разными уголовными преступлениями. Для наглядности он привел пример из практики судов общей юрисдикции: если ограбление сопровождается нанесением телесных повреждений, то закон карает оба преступления. Здесь принцип тот же: убийство беззащитных мирных жителей является военным преступлением, но в то же время – частью другого, более масштабного деяния – геноцида или преступления против человечности. Последнее может иметь место как в военное, так и в мирное время, и преступный умысел направлен «против прав всех людей», а не только против лиц, находящихся в зоне конфликта. Называть такие деяния одними только военными преступлениями значило бы «неверно судить об их побуждении и истинном характере». Соответственно, центральное значение этого дела обвинение видит «в защите основных прав человека посредством закона».

В то же время, продолжил Бен, сторона обвинения намерена «привлечь горстку людей к ответственности за действия, которые они, вероятно, не могли бы совершить в одиночку». По его словам, возникает вопрос о том, как измерить их вину. Бен размышлял над этим, обращаясь не только к судьям в черных мантиях, но и к подсудимым, которые через наушники следили за немецким переводом его выступления с серьезными неподвижными лицами. «Каждый, находящийся на скамье подсудимых, был полностью осведомлен о целях своей организации», – сказал Бен. Все обвиняемые занимали ответственные или командные должности в карательных отрядах. Как военачальники, они связаны законами, которые знакомы каждому, кто носит форму. Это включает в себя юридический и моральный долг предотвращать преступления в своей собственной зоне ответственности. Тот факт, что они действовали по приказу своего правительства или командира, не освобождает их от ответственности за преступные деяния.

Такими словами главный обвинитель завершил речь. Несмотря на то что он выглядел таким же сдержанным, как и в начале, его слова прозвучали с особой риторической силой: «Обвиняемые на скамье подсудимых – жестокие исполнители террора, написавшие самые мрачные страницы человеческой истории. Смерть была их инструментом, а жизнь – игрушкой. Если эти люди уйдут от наказания, то закон и порядок потеряют всякий смысл, и людям придется жить в страхе».

Обвинение оперировало такими убедительными доказательствами, что, несмотря на чудовищные масштабы преступлений, рассматриваемых на судебном процессе, добилось чрезвычайно быстрого прогресса. Бену понадобилось всего два дня, чтобы завершить обвинение, что побудило Телфорда Тейлора остроумно поздравить его, сказав, что это мировой рекорд. При этом Бен воздержался от вызова свидетелей из числа жертв. Он знал, что их заявления могут быть ошибочными, и хотел исключить риск. Прежде всего, он доверял доказательной силе представленных документов. Чтобы осудить преступников, он использовал их собственные документы и письменные показания под присягой (аффидевиты), полученные в ходе скрупулезных допросов обвиняемых. Материалы занимали двадцать семь томов. Небольшая, но боевитая команда секретарей неустанно трудилась днем и ночью, чтобы напечатать машинописные копии. В конечном итоге обвинение представило суду около двухсот пятидесяти «свидетельских показаний».

6 октября 1947 года Рудольф Ашенауэр, сам бывший нацист, но считавшийся «реабилитированным», стал первым адвокатом обвиняемых, подошедшим к микрофону. Он представлял Отто Олендорфа, командира айнзацгруппы D, которая следовала за 11-й армией и проложила свой кровавый путь из Румынии вдоль черноморского побережья в Крым. Олендорф, главный подсудимый, был хорошо сложен и, по мнению наблюдателей, столь же умен, сколь и привлекателен, к тому же он уже был известен в Нюрнберге. На судебном процессе над главными военными преступниками он давал показания в качестве свидетеля обвинения. Аргументы, которые он тогда привел, всех удивили. В своих мемуарах «Анатомия Нюрнбергских процессов» (The Anatomy of the Nuremberg Trials) Тейлор говорит о «настоящем блокбастере», оглушительной сенсации, которую взорвал Олендорф. На публичных слушаниях 3 января 1946 года он выдал информацию о том, что операции айнзацгрупп регулировались письменным соглашением между Главным управлением имперской безопасности и высшим командованием вермахта и армии. Таким образом, стало ясно, что к действиям айнзацгрупп причастны высшие государственные и военные власти.

Затем последовала шокирующая новость. На вопрос о том, какие приказы получали айнзацгруппы в отношении евреев и коммунистических функционеров, Олендорф ответил: «Был приказ, что айнзацгруппы должны ликвидировать евреев и политкомиссаров Советов на территории России». Знал ли он, сколько людей убито под его командованием? «Когда немецкая армия вторглась в Россию, я был во главе айнзацгруппы D в южном секторе, и в течение года, когда я командовал айнзацгруппой D, она ликвидировала около 90000 мужчин, женщин и детей». Слушатели в зале были потрясены его заявлениями, кто-то от ужаса спрятал лицо в ладонях. Тейлор описал выступление Олендорфа как «спокойное, предельно точное, объективное и вдумчивое».

Обвиняемые нацистские лидеры, которые – за исключением известного гитлеровского архитектора и рейхсминистра вооружений Альберта Шпеера – утверждали, что ничего не знали и отрицали какую-либо ответственность за преступления рейха, по-разному отреагировали на разоблачительное признание Олендорфа. Геринг тут же попытался опровергнуть показания, сообщал в своем «Нюрнбергском дневнике» Густав М. Гилберт, который в качестве судебного психолога сумел выстроить доверительные отношения с подсудимыми. Он назвал Олендорфа «свиньей», продавшей душу врагу. Вальтер Функ защищал своего бывшего сотрудника по имперскому министерству экономики и сказал, что Олендорф сделал честное признание. Ганс Франк даже выразил восхищение человеком, «который ради правды подписал себе смертный приговор».