Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Мариус Иванович Петипа презрительно заметил:
– К вдохновению нужна техника. Вдохновенно долго по сцене не побегаешь.
Старый балетмейстер был прав. Станцевать целый спектакль Дункан оказалось не под силу. Ее выступления распадались на отдельные номера, а движения в них все чаще повторялись, так же как и отдельные па в критикуемых ею балетах.
Чего Павловой не хватало в работе? Этого не понимал даже бунтарь Фокин.
Они ведь похожи, всегда готовы учиться, пробовать что-то новое, хотя это новое для Павловой в новых ролях, а для Фокина новизна в самом искусстве.
Были сезоны, когда юная Павлова на сцене Мариинского танцевала все подряд – от заглавных ролей до крошечных проходов в роли вилисы, она «жадничала», не отдавая даже мелкие выходы никому, утром танцевала в одном спектакле, чтобы вечером выйти в другом. Эта ненасытность и всеядность изумляла всех.
– Чего тебе не хватает – двух новых спектаклей в неделю? Новых ролей, которых тьма-тьмущая? – смеялся Дандре.
Анна счастливо блестела глазами.
– Хочу все успеть, все станцевать самой. Хочу танцевать каждый вечер, каждый день.
Дандре соглашался:
– Иногда мне кажется, что ты танцуешь даже во сне.
– Правда? Да, мне снятся сны с балетом.
1907 год был великолепен во всем. Почти во всем.
В середине мая группу молодежи из Мариинки отправили на гастроли в Москву в театр «Эрмитаж». Теляковскому хотелось, чтобы на молодежь посмотрели не поодиночке и с вводом в уже существующий московский спектакль, а целиком в их собственных.
Труппа получилась немаленькая – больше десятка молодых солистов и дюжина пар кордебалета. Декорации использовали московские, костюмы повезли свои, чтобы не заниматься подгонкой там.
Ехали целым вагоном весело, от взрывов хохота, казалось, тряслись сами стенки. Там жили тоже весело, работали и отдыхали дружно.
Анне очень не хватало Дандре, но она старалась об этом не думать. Дома в Петербурге, как бы ни была занята в театре, спешила домой, чтобы ждать своего Виктора, потому с коллегами в разных вечеринках не участвовала, даже если звала сама Кшесинская. А тут одна молодежь, все свои и все веселые. Но все равно Павлова только работала.
Молоденькая Маша Романова, за которой вовсю ухаживал Сергей Уланов, даже посочувствовала, поинтересовавшись у Фокина:
– Миша, Павлова не больна? Или у нее муж такой ревнивый?
– У Ани нет мужа, и она не больна. Просто для нее главное танец.
Хотел добавить «и Дандре», но не стал. Павлова наконец поняла его правоту и признала необходимость изменения самих основ балета. Это сулило начинающему балетмейстеру широчайшие перспективы. Совсем уже старый Петипа оставил Мариинский, хотя продолжал приходить и ставить отдельные танцы. Лев Иванов умер, Горский уехал в Москву и счастливо работал там, Ширяев со всем не справлялся, а Теляковский разглядел таланты Фокина, закрывал глаза на его работу на стороне и даже поручал постановку отдельных номеров.
Так и до самостоятельных балетов недалеко.
Танцевали в Москве безумно много и с огромным удовольствием, но признавали их москвичи со скрипом, даже Павлову. Сказывалось убеждение, что питерцы чопорные и слишком академичные. Но к окончанию гастролей довольны были уже все – и зрители, и исполнители.
А у сложившейся за время гастролей четы Улановых через три года родилась дочь Галина, в которой таланты отца и матери приумножились.
Летом у части труппы намечались другие гастроли – заграничные.
Серьезный финн, владелец шоколадной фабрики, увидел Павлову в Мариинке и заболел идеей показать ее в Стокгольме. Партнером назначен Больм. Он хороший танцор и хороший партнер, это не одно и то же, редко, когда танцор совмещает то и другое.
Втайне Анна надеялась, что Дандре найдет время и повод прокатиться с ними хотя бы в пару городов, но этого же и боялась. Она помнила, как встретили в Москве, где все свое и почти родное – пришлось несколько спектаклей доказывать, что чего-то стоит. Что, если и здесь придется? Ей совсем не хотелось на первых же гастролях опозориться. Конечно, это не Париж или Лондон, но если в Риге не будет аплодисментов, то со стыда сгоришь.
Нет уж, лучше без Дандре. Пока лучше.
С ней поехала Любовь Федоровна, это делало поездку Виктора совсем невозможной, но всех устроило. Правда, из Риги она была вынуждена вернуться в Петербург, что-то не так оформили в документах, но сам факт поездки Любовь Федоровну впечатлил – начала сбываться ее мечта о прекрасном будущем дочери.
Уже в Риге Павлова пожалела об отсутствии рядом Виктора – успех их выступлений был оглушительным! Рига, Гельсингфорс, Копенгаген и, наконец, Стокгольм… Новое здание Королевской оперы, и ежевечерним зрителем – сам шведский король Оскар II.
– Милые дамы, – взволнованно объявил Карл Фацер, который и оплачивал их гастроли на свой страх и риск, – вы уж постарайтесь, в зале Его величество.
– Кто?
– Король Швеции.
– Вон там, – уже шепотом уточнила Павлова, тыча пальцем в сторону занавеса.
– Там.
Теперь главным было не разглядывать королевскую ложу, забыть о том, кто в ней сидит.
Это удалось легко, стоило зазвучать музыке (они танцевали отрывки из «Тщетной предосторожности», «Очарованного леса» и еще дивертисмент, набранный «с мира по танцу», как говорил Фацер), Анна выпрямилась, глубоко вздохнула, провела руками по бокам от талии вверх, словно подтягивая саму себя, и решительно шагнула на сцену.
При чем здесь король, если нужно танцевать?
О присутствии в зале монарха вспомнила лишь когда все закончилось:
– А он, правда, сидел в зале?
– Конечно.
Король присутствовал каждый вечер, а потом Фацер объявил, что госпожу Анну Павлову приглашают во дворец на прием.
– Меня?
Кивок.
– Вас, мадам.
– Во дворец к королю?
– Да, мадам.
Это было невозможно, но случилось – за госпожой Павловой прибыла роскошная королевская карета, чтобы отвезти в королевский дворец. И хотя во дворце она уже побывала, ведь туда можно запросто попасть с экскурсией, но одно дело – прийти поглазеть в толпе, и совсем другое – быть приглашенной Его и Ее величеством.
Ехала в карете, оглядываясь по сторонам, и гадала, превратится ли карета в тыкву или дотерпит хотя бы до возвращения в гостиницу? Не превратилась, впрочем, теперь все было похоже на сказку!
Недавно после одного из первых выступлений после долгих бурных аплодисментов усталая, но счастливая Анна вдруг увидела большущую толпу, молча ожидавшую возле театра. Они не кричали, не бросали цветы, не пытались усадить на стул, чтобы донести до экипажа, а просто ждали. Стало не по себе, она поторопилась сесть в экипаж, но странности продолжались – толпа двинулась следом!