— Значит Павел Лукич не послушали тебя.

— Нет, не послушали. Правда если уж честно, то первые семь лет, нового этапа освоения прииска, всё нормально было. Немецкие пленные огромный обогатительный цех возвели в рекордные сроки, да автомобильную дорогу к нему мощёную построили. Большая мазутная электростанция заработала. Оборудование и технику сюда составами гнали. Для этого от станции Дальней до Тринадцатого километра вторую ветку железнодорожного пути проложили. Вот тогда золотишко в Москву тоннами и потекло. Деревня Артельная начала расти и развиваться и могла в будущем большим селом стать. Я тогда в лесничестве служил и начал думать, что раньше ошибался. Решил, что несмотря на мою чуйку и на плохие предсказания бабки Матрёны, нас пронесло. Однако не судьба.

— Павел Лукич, как я понял, всё в старых шахтах началось — решил уточнить я.

— В них самых. Видишь ли, мне об том тогда не доложили, и я узнал поздно что начальство прииска решило входы в старые царские шахты раскопать. А когда я наконец узнал, туда уже месяца два бригады немцев шахтёров ежедневно спускались. Старые туннели и шурфы расчищали, золотоносную руду добыли и рельсовые пути для новых вагонеток прокладывали. — Щукарь перестал выставлять патроны и взял со стола длинный коготь неизвестного существа, который случайно нашла у себя в подполе Авдотья Никитична. — Первых трёх шахтёров там через полгода завалило, однако, когда спасатели завал расчистили их тел там так и не нашли. А потом началось, каждый месяц какой-то инцидент с гибелью людей. То кого-то бездыханного найдут, без признаков насильственной смерти, то наоборот человека вагонеткой раздавит или под небольшим обвалом погребёт. И всё это происходило словно на ровном месте. Немцы они же по большей части педантичные, правила техники безопасности всегда соблюдают, да и в шахты в пьяном виде никогда вниз не спускались, однако количество смертей начало расти буквально каждые две недели.

— А ты сам Павел Лукич, тогда чего-нибудь почувствовал?

— Конечно чувствовал, но сделать ничего не мог, ибо к тому моменту я к прииску и к лагерю военнопленных доступа не имел, и так уж получилось у тамошних начальников считался неблагонадежным, и это, не смотря на то что раньше делал. — Щукарь недовольно покачал головой. — По ночам мне образы страшные приходили, со смертями и разрушениями. Бабка Матрёна с Дальней то же самое видела. К тому моменту мы с ней уже с десятком нормальных приживальцев общались, да и о всех местных, кто силу чувствовал, наперечёт знали. Некоторые из них тоже опасность чуяли и из-за этого некоторые даже уехали.

— А почему вообще шахты не закрыли и расследование не начали в связи с многочисленными смертями? — удивившись сложившемуся раскладу, поинтересовался я.

— Да нет, расследование на прииске учинили, всё честь по чести. И оно выявило что большинство происшествий со смертельным исходом, происходит в той самой первой и старой шахте, где встречаются природные пещеры с золотоносными жилами. Правда после этого начальство вместо того чтобы вызвать из Москвы учёных правильных и всё подробно выяснить, просто на время эту шахту закрыли и упор на другие две сделали.

— Значит прикрыли временно и только одну.

— Именно так. Оно и понятно, погибали то под землёй одни немцы и их особо не жалко. А золотишко то из шахт речечкой текло, значительно повышая общую выработку прииска.

— А сами немецкие пленные не возмущались, насчёт смертности их камрадов?

— Да нет, не особо. Конечно некоторые из тех, кто силу проснувшуюся, под землёй почувствовал, напрочь отказались вниз спускаться, но то были совсем единицы. А все остальные так и вовсе в забойщики записаться дюже стремились. Ведь к шахтёрам в лагере относились намного лучше, их барак самым образцовым был. Им зарплату полуторную платили и премию начисляли. Да и срок плена в шахте день за два исчислялся.

— Получается всё неслось на всех парах под откос, но никто ничего сделать не мог.

— Именно так и получается. Меня никто не слушал, хотя я все свои связи поднял. Совет из тех, кто силу почуял и правильных приживальцев, тогда только формировался в райцентре, и они дюже боялись сильно засветиться. Так что помощь от них была нулевая, даже не смотря на немалые усилия бабки Матрёны. В результате мне пришлось просто ждать и местных мужиков к самому плохому готовить.

— Ну и как Павел Лукич, дождались?

— Ещё как дождались. Сам видишь к чему это всё привело. Я ведь если честно ожидал, что на прииске просто мощный прорыв случится и с полсотни потусторонних тварей в наш мир переберётся. К этому народ и готовил, однако случилось то чего ни я, ни Матрёна не ожидали — сказал Щукарь и резко нахмурившись, замолчал.

— Павел Лукич не томи — не выдержав, поторопил я старого Ведьмака и отложил в сторону полностью вычищенный и собраний автомат Калашникова.

— Погодь парень, не спеши. Тут надо все основательно показать, а не так по верхам пробежаться — неожиданно осадил меня Щукарь. — Давай для достоверности моих слов, попробуем проделать один фортель, которому меня Мартена научила.

Сказав это, он принялся откладывать оружие в сторону, расчищая большой участок деревянного стола. Затем выложил на столешницу кусок прозрачного янтаря величиной с кулак и заставил меня сесть рядом.

— Это чего? — Я указал на янтарь, от которого в горнице немного повысился энергетический фон.

Приглянувшись я заметил, что внутри давно окаменевшей, древней смолы навсегда застыла какая-то мелкая ящерка.

— Это мой военный трофей из Кёнигсберга — сказал Щукарь и указал на ящерку. — Давай ка лейтенант загляни ей в глазки и не двигайся, а я начну рассказывать, авось на тебя подействует, и ты кой чего из того что я видел сам узреешь.

— Хорошо — согласился я и сделав как велено, замер в ожидании.

— Всё началось, как и прошлый раз, когда ещё при царе мой батька. со своей бригадой шахтеров, в природные пещеры случайно пробился. История повторилась, и немцы нашли вырезанный в каменной пещере алтарный круг. Из них после этого единственный в живых остался. Он утверждал, что тот самый самородок, в виде головы беса, в центре на постаменте стоял и золотой свет излучал.

Пока Лукич говорил я ничего кроме изумрудных глаз ящерки не видел, а едва его голос на пару секунд умолк, перед глазами молниеносно пробежали призрачные образы.

И в них я успел рассмотреть довольно-таки большую пещеру и вырезанную на каменном полу, очень сложную пентаграмму, оплетённую множеством рунных символов, сложенных в длинные строки.

А в центре этого всего стоял обтёсанный камень, на который был водружён большой и немного светящийся кусок золота, действительно отдаленно напоминавший своей формой и размерами безобразную голову с наростами в виде обломанных рогов.

— И после того как несколько шахтёров вошли в круг там что-то нехорошее произошло.

Дед Щукарь продолжал монотонно говорить, а вернувшиеся образы принесли отголоски немецкой речи и даже эмоций испуганных до смерти шахтёров.

Я увидел несколько людей в касках и с фонарями. Они метались внутри границ пентаграммы и явно не могли оттуда выбраться. А потом фигуры и вовсе начали двигаться рывками, словно попав в зону безумно скачущего временного потока.

Шахтёры то стремительно проскакивали по кругу со скоростью звука, а то замирали словно статуи и дёргались как паралитики. Окружающим, это всё явно не нравилось, но что-либо сделать немцы не решались до тех пор, пока один из них не бросился в круг на помощь своим камрадам.

Его тело прорвалось внутрь аномалии наполовину, а потом попав в иной временной поток, разлетелось на куски, вызвав настоящий вихрь и забрызгав кровью все стены пещеры. И как только это произошло на них начали проявляться знакомые мне раскаленные трещины, указывающие на прорыв оболочки нашего мира.

Потом шахтёр чьими глазами я всё это видел истошно завопил, призывая на немецком помощь и побежал по штольням, явно удаляясь от плохого места.

— Не знаю точно, что там было, но оболочку нашего мира там прорвало знатно — тем временем продолжал вешать дед Щукарь. — После этого земля затряслась как во время настоящего землетрясения. Я даже, будучи в Артельной сразу учуял прорыв чужеродной силы и понял, что всё началось.

Новые образы проникли в сознание, и я увидел немного помолодевшего Щукаря, с тревогой наблюдающего за пыхтящим паровозом, скоренько направляющимся к прииску, прямиком от Немецкого тупика. Затем передо мною появилась группа из полусотни стоявших гурьбой серьёзных