Говорят, бог все может: может последнего нищего сделать богатым, а богача превратить в бедняка. У меня же он забрал единственного жеребенка. Что же он мне даст в награду?»

И, словно в ответ на мысли Сакара, мариец, собиравший- жертвенные деньги, высыпал перед ним горку монет:

— Хочешь считай, хочешь не считай — пятнадцать рублей тридцать копеек!

Сакару стало совсем горько. Он за маленького жеребенка отдал пятнадцать рублей, целую зиму поил-кормил, на тот год его можно было бы уже запрягать… А какой жеребенок!

И зачем только великому богу сюрема понадобилось оставить Сакара без лошади?

6

На улице перед домом лавочника Панкрата Ивановича полным-полно народу, люди собрались из шести деревень.

Сегодня, в петров день, землемер вызвал уполномоченных подписать проект, по которому будут проведены границы между селами и нарезаны наделы выходящим на хутора.

Вместе с уполномоченными пришли все свободные от работы: всех волновали слухи, что Панкрату и другим мужикам, выходящим на хутора, хотят отрезать самые лучшие луга возле Элнета. А элнетский луг кормит скот аркамбальцев. Если отойдут от общества луга, как тогда держать скотину?

В избе шумно, уполномоченные спорят между собой, спорят с землемером, не робеют и перед земским начальником. Сробеешь, тут тебе как раз и всучат какую-нибудь бросовую землю.

Аркамбальцы выбрали уполномоченными Егора Пайметова и Пашая. Те согласились со всеми пунктами проекта, кроме одного, в котором говорилось о выделении Панкрату Ивановичу земли на хутор.

— Элнетские луга не дадим закрепить за одним человеком! — сказали они.

В этом их поддержали и все другие уполномоченные:

— Элнетские луга разделим по душам!

По проекту землемера пятнадцать десятин на элнетских лугах выделялось Панкрату Ивановичу. Рядом с ним пять десятин получал Япар и около десяти остальные выходцы на хутора.

— С таким проектом мы никогда не согласимся! — заявил Егор.

— Не согласны! Не согласны! — кричали мужики.

Тут поднялся земский начальник:

— Не кричите — здесь не базар. Если не согласны, так и скажите, что не согласны… А почему не согласны? Я считаю, что проект составлен хорошо. Если от вас отойдут луга, то вместо них останется пахотная земля.

— Пахотную землю с элнетскими лугами не сравнить. Мы на такой раздел своего согласия не дадим!

Уполномоченные вышли из избы.

— Алексей Антонович, как там сказано в законе? — спросил Зверев.

— При переделе на нарез земли, находящейся на отшибе, согласия общества не требуется.

— Значит, нечего и разговаривать с ними.

Народ на улице волновался.

— Что это они там расшумелись? Сообщите Константину Ильичу, пусть пришлет стражников.

Немного погодя двенадцатилетний сын Панкрата побежал с запиской к становому.

Вечером Пашай с Егором зашли в школу. Разговор, естественно, вертелся вокруг сделанного землемером проекта.

— Панкрат хитер, — говорил Егор. — Зачем ему пахотная земля? С лугами никаких расходов. С весны убрал мусор и до сенокоса никаких забот. Не надо ни пахать, ни сеять. Если Панкрат заграбастает тридцать десятин элнетских лугов, то он, не ударив пален о палец, будет получать в год по три тысячи рублей чистого барыша.

— Тридцать десятин он не получит, а двадцать будут его…

— Все тридцать наберет. Япар со своими дружками для того нарезают себе луга, чтобы их продать. Тут, можно сказать, не им нарезают, а Панкрату. Они половину обещанных Панкратом денег уже пропили…

— Ну, а что мужики? — спросил Григорий Петрович.

Пашай вздохнул.

— Водку пили, теперь опохмеляются… Близок локоть, да не укусишь. У Панкрата теперь все права на аркамбальскую землю.

— Через несколько дней землемер начнет нарезать наделы. Панкрату, конечно, постараются отвести элнетские луга. Что же вы намерены делать? — снова спросил Григорий Петрович. — Что думает народ?

— Говорят, — умрем, а луга не отдадим.

— А если земский начальник со становым приведут стражников и урядников?

— Тогда и мы возьмемся за косы и вилы! — твердо сказал Пашай.

— С косами и вилами против винтовок не сладишь. Но я думаю, что до этого дело не дойдет. Все-таки Зверев не решится идти против всего народа, и Панкрату отведут землю в другом месте.

Григорий Петрович сам не очень-то верит тому, что говорит. Но его радует решимость крестьян отстаивать свои права. Он попросил Егора и Пашая прийти к нему завтра вечером.

— К тому времени вернется Василий Александрович, тогда обсудим, как быть.

Но снова собраться не пришлось: на другое утро после петрова дня мужики вышли на сенокос. Аркамбальские марийцы сюрем не празднуют.

7

В четверг, после петрова дня, вечером к Сакару пришли карты со «священными листьями».

После сюремских молений матери Сакара стало еще хуже, теперь она даже сесть не могла без помощи.

У Сакара вся душа изболелась.

«Стригунка пожертвовал, а мать все равно не поправляется, еще больше занемогла, — думал он. — Не помогла жертва. Если бы знал, ни за что не отдал бы жеребенка».

Он был зол на картов, но все же встретил их, как полагается, не сказал ничего лишнего. Жена деда Левентея приготовила к их приходу все, что надо: напекла блинов, накипятила неснятого молока, принесла пива в бураке.

Ужанурский Степан поставил «священные листья» на божницу.

«Священные листья» — это ветка, срезанная Со священного дерева. После моления эту ветку и тутретпуч подвешивают на верхушке березы в сюремской роще.

Дед Левентей зажег свечу перед божницей, другую поставил на край бурака.

Дед Роман, встав за столом, начал молиться, прося у бога счастья для Сакара, всяческих удач и обилия. Закончив молитву, он сел и стал есть понемножку из каждого блюда.

Дед Левентей потчевал гостей вместо хозяина. Сакар не отходил от матери.

Во дворе Иван Арпик громко затрубил в тутретпуч. Мать Сакара вздрогнула и открыла глаза.

— Что это, гроза?

— Нет, мама, день ясный.

— А мне показалось, гром гремит.

— Нет, мама, то не гром… К нам пришли отведать сюремскую снедь. Может быть, попьешь молока?

— Не хочу, — чуть слышно ответила мать и снова закрыла глаза.

Гости угощались недолго. Лишь собрали с молока самые густые сливки. Дед Роман благословил Сакара.

Моление карта о том, чтобы в этом дворе было обилие скотины, показалось Сакару насмешкой. Как вспомнит он о своем стригунке, так душат его слезы. Эх, вытолкать бы их всех!

Вдруг мать два раза судорожно дернула руками и ногами, широко, открыв рот, хрипло вздохнула и затихла.

— Мама! Мама! — Сакар взял ее за руку.

Но она ничего не ответила. Сакар отпустил руку, и она повисла, как плеть.

Сакар понял: его матери уже не нужно никакого обилия.

Он огляделся. Все молча смотрели на него и на мать.

— Отошла, что