немедленно вас арестовать и отправить в Царевококшайск. Но мы этого не сделаем… Константин Ильич, налейте-ка еще по одной.

Становой налил, и Матвей Николаевич продолжал:

— Скажите нам, кто, кроме лесника, состоит в вашей группе, кто у него бывал? Ну, вы бывали, Кугунерова, Пайметов, Пашай… А еще кто?

— Больше никто не бывал.

— А из заводских?

— Я на завод не ездил.

— А Василий Александрович ездил?

— Не знаю.

— Константин Ильич, налейте еще.

— Матвей Николаевич. — Учитель встал. — Я больше пить не буду, у меня и так уже голова кружится.

— Сядьте, Григорий Петрович, — жестко сказал Зверев. — И выслушайте меня внимательно. Один раз я вам простил, в другой раз — не прощу. Революционера я не пожалею, будь он мне хоть родным сыном. У вас еще есть время выбрать. Подумайте: перед вами два пути. Или арест, тюрьма и Сибирь, или вы останетесь здесь и будете жить спокойно. Выбирайте. Если хотите остаться здесь, то дадите подписку, что будете сообщать нам все, что знаете или узнаете впредь об учителях соседних школ. И не станете никуда ездить, не известив нас, куда и с какой целью направляетесь.

— Я и так никуда не езжу. О других учителях мне ничего не известно.

— Напрасно не ездите, надо поддерживать знакомства. Теперь станете их навещать. Если нужны деньги на лошадей, мы дадим.

— Иными словами, вы предлагаете мне стать провокатором и доносчиком? Нет, этого никогда не будет!

— Вы, Григорий Петрович, меня не так поняли. — Голос земского снова зазвучал ласково. — Мы хотим сохранить вас для вашего народа. Вы мечтаете улучшить жизнь черемис. Если вы останетесь в школе, то сумеете приносить ему пользу. Даю вам десять минут на размышление. Константин Ильич, пойдемте в кабинет.

Григорий Петрович остался один. Он задумался, ему вспомнилось детство. Он ходил в школу в другое село, за два километра. В сильные морозы оставался ночевать в школе. Помогал сторожу носить дрова и топить печи. Учиться было трудно: русский учитель, хотя и понимал немного по-марийски, вел уроки только на русском. Григорий Петрович плохо знал русский, многого из прочитанного не понимал, поэтому заучивал наизусть.

На выпускных экзаменах присутствовал старик священник. Ему очень понравился голос Григория Петровича. Старик определил мальчика — в аринскую двухклассную школу и выхлопотал ему стипендию — три рубля в месяц. Если бы не эта стипендия, не учиться бы ему: отец — бедняк, где бы взял он рубль, чтобы заплатить за квартиру?..

Вдруг Григорий Петрович почувствовал на своем плече чью-то легкую руку. Он поднял голову — рядом с ним стояла Тамара.

— Гриша, милый мри, я тебя люблю! — Она обняла Григория Петровича. — Давай уедем в Петербург. Там у меня тетя… Ты поступишь в консерваторию… Станешь знаменитым музыкантом…

«Арест, тюрьма, Сибирь… — думал в это время Григорий Петрович. — За что же тюрьма? Почему Сибирь? Кому я причинил зло?»

— Гриша, ты меня не слушаешь? Что с тобой?

Григорий Петрович отстранил Тамару и встал:

— Тебе не понять..

Вернулся Зверев со становым. В руках станового пол-листа бумаги. Он положил бумагу на стол:

— Григорий Петрович, мы ждем вашего решения. Одно из двух: арест или подписка. Выбирайте, что вам больше нравится.

Григорий Петрович взглянул на станового, потом на земского начальника. Те смотрели на него, как сторожевые псы, и, казалось, каждую, минуту готовы были наброситься на него, лишь ждали, в какую сторону он повернется…

Григорий Петрович перевел взгляд на Тамару. Она ответила ему умоляющим взглядом.

Учитель растерянно молчал. Потом взял ручку, обмакнул в чернильницу…

9

При столкновении аркамбальских мужиков со стражниками Чачи тоже была на лугу. Но в суматохе она не заметила Сакара.

На другой день она шла домой от колодца с полными ведрами и вдруг увидела Сакара. Он молча шагал рядом с Егором Пайметовым, их окружали стражники. Чачи даже не сразу поняла, что это Сакар.

— Прощай, Чачи! — крикнул он.

Чачи поставила ведра и — побежала за арестованными.

— Сакар, Сакар! Куда тебя ведут?

— В Царевококшайск.

— Не разговаривать! — прикрикнул один стражник на Сакара и повернулся к Чачи — Не подходить! С арестантом разговаривать не разрешается!

Но Чачи дошла за ними до околицы. За околицей она долго стояла и смотрела им вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду. Потом она медленно, словно во сне, побрела домой.

Вечером Чачи не вышла на улицу. Всю ночь она не сомкнула глаз, думая о Сакаре, и лишь под утро немного задремала. Но тут скрипнула дверь, и в клеть вошла тетка Ведаси. Чачи подняла голову.

— Вставай, милая! — Ведаси подала Чачи лапти и онучи.

Чачи взглянула в раскрытые двери, во дворе она увидела незнакомого мужика. В клеть вошла магь. Сердцё у Чачи тревожно забилось.

— Одевайся скорее, доченька, — сказала мать. Из висящей на перекладине одежды Чачи она выбрала все самое лучшее.

Чачи с детства привыкла вставать рано. Она поднялась, быстро оделась. «Что случилось, зачем пришли к нам эти чужие люди?» — думала она.

Ведаси не отходила от Чачи ни на шаг. Она стояла рядом с девушкой, пока та умылась под умывальником, потом взяла за руку и повела в избу.

Чачи заметила во дворе, под навесом, лошадь, запряженную в тарантас.

Ведаси ввела девушку в избу.

У Чачи подкосились ноги. В избе за столом сидел тот незнакомый мужик, которого она видела через открытую дверь, и ее отец. В божнице, перед иконами, горела свеча. В стороне от стола, на лавке, сидел Макар Чужган. Отец с незнакомым мужиком о чем-то оживленно разговаривали. По всему было видать, что они уже успели хлебнуть…

— Невеста оделась! — объявила Ведаси.

Все встали.

— Чачи, подойди ко мне, дочка, — ласково позвал Яшай.

Отец усадил ее рядом с собой, по другую сторону Чачи сел незнакомый мужик. Мать и Ведаси тоже уселись за стол.

По одному, по двое в избу стали заходить соседи.

— Чачи, дочь моя, — торжественно начал Яшай, — нельзя девушке прожить всю жизнь в родительском доме с отцом-матерью… Так уж самим богом назначено, что наступает такой день, когда девушка должна покинуть родителей и соединить свою жизнь с таким же молодым мужчиной, чтобы жить своей семьей. И вот наступил твой день. Мы люди бедные, а тебе, видать, бог предназначил богатую жизнь. Приглянулась ты деду Осыпу из Лопнура, его жене и их сыну Макару. Полюбили они тебя. Правда, приданого за гобой мы дадим немного, зато у тебя золотые руки. Да и красотой и статью ты вышла. Будешь у деда Осыпа любимая сноха…