По дороге домой Готфрид повстречал местного безумца. Убогий отбивался палкой от стаи бродячих собак, которые лаяли на него и кидались.

— Доброго вам пива, герр в шляпе! — крикнул он, уворачиваясь от клыков.

Готфрид подошёл ближе, прикрикнул на псов, замахнулся, и все они вмиг сгинули, отбежали на безопасное расстояние, откуда продолжали лаять и скалиться.

— Собака лает и на то, что противно человеческой природе, что является порождением тьмы, — сказал он весомо.

— Ты — порождение тьмы? — еле сдерживая улыбку, спросил Готфрид.

— Нет, — безумец покачал головой, — но в душе моей много зла…

Все сумасшедшие любят вещать, как пророки, — подумал Готфрид.

— Тогда тебе следует молиться Господу, — сказал он и пошёл домой.

Но уже недалеко от него услышал лай Мартина — Готфрид за многие годы начал узнавать его, как голос хорошего друга. Но это был не тот весёлый лай, с которым собака играет. Лай был тревожный и злой, с надрывом — как у цепного пса, который никак не может достать чужака зубами.

Сразу вспомнились слова сумасшедшего. Придерживая ножны со шпагой, инквизитор побежал по улице, расталкивая зазевавшихся прохожих. Что могло случиться? Неужели их так быстро нашли?

Он выбежал из-за угла — наконец-то стал виден дом. И Мартин. Пёс бросался на стену, лая в отчаянной злобе, пытался достать до окна, но не мог. Готфрид подбежал ближе и остановился. На подоконнике, за стеклом, сидел чёрный кот, разевая пасть в беззвучном шипении, и безуспешно пытался зацепить когтями морду пса.

Мартин наконец увидел Готфрида и завилял хвостом, а затем снова повернулся к коту и злобно гавкнул.

Как туда попал кот?

Инквизитор резко дёрнул ручку, но дверь не открылась. Да он же сам закрыл её утром! Дрожащими руками он достал ключ и отворил дверь. Откуда там взялся этот кот?

Он вошёл внутрь, оттолкнув Мартина. Серые кошачьи глаза посмотрели на него с неодобрением, как на незваного гостя.

— Эрика! — в волнении позвал Готфрид.

Кресло, на котором она так любила сидеть вечерами, было пустым. В нём лежала только какая-то книга.

Она вышла из кухни, встревоженная его голосом, а он облегчённо вздохнул. Сейчас бы обнять её, но не будет ли это как-то слишком?

Готфрид приблизился к ней.

— Откуда взялся кот? — спросил он холодно. Хотя чего уж тут непонятного — май на дворе, вот и подобрала она чьего-то загулявшего питомца. Который запрыгнул, например, в окно. Что может быть проще?

— Я — начала Эрика, напуганная его напором. — Я… Я сегодня ходила на кладбище к отцу, и там нашла кота… И решила, что, раз у вас никто не живёт, то может быть…

Готфрид опешил.

— Но ведь я закрыл дверь, — тревога сменилась недоумением. — Я же помню, что закрыл на ключ.

— Вот, — Эрика указала на камин, в каменном боку которого торчал крючок, а на нём висел запасной ключ. — Я закрывала дом… И следила, чтобы никто за мной не шёл.

Готфрид не нашёл, что ответить. И даже не знал — радоваться или злиться?

— Больше так не делай, — как можно спокойнее попытался сказать он. — Ты понимаешь, что еретики могли не только проследить за тобой, но и поймать?

— Понимаю, — Эрика опустила голову. — Прости. Я просто хотела сходить на могилу отца… Прошло уже четыре дня…

— «Прости?» — Готфрид начал злиться. Неужто она совсем ничего не понимает? — Неужто ты совсем ничего не понимаешь?

— Понимаю, прости, — и снова глаза в пол.

Он забросил шляпу на рога пыльного горного козла и обессилено вздохнул. Что тут ещё говорить? Она понимает!..

— Эрика, мне нужно, чтобы ты рассказала мне всё, что знаешь об этих еретиках!

— Я ужин приготовила, — ответила она невпопад, пряча глаза.

Готфрид снова вздохнул.

— Тогда давай ужинать!

Короткая молитва перед едой немного помогла успокоиться. Тем более, что дурманящий запах мяса со специями заставлял забыть о всех мирских делах и предаться греху чревоугодия. Однако Готфрид твёрдо решил поговорить с Эрикой о Путцере и начал расспрашивать её прямо за столом, едва успев немного насытиться.

— Знаешь, я сегодня заходил в камеру к этому скорняку, Рудольфу Путцеру. Он попался нам тогда, ночью. Ты с ним знакома?

У Эрики сразу забегали глаза. Потом она опустила взгляд в тарелку и произнесла:

— Он был другом моего отца, продавал ему кожу на ножны и эфесы. Но лично я его не знаю.

— Я разговаривал с ним, пытался узнать, почему именно тебя…

— И что он сказал? — перебила Эрика.

— Он мне не ответил. Он молчит. Даже пытки выдерживает. Как ты думаешь, он один из главных в ковене?

— Не слушай его, пожалуйста, — слабым голосом попросила она. В глазах её, кажется, мелькнул страх. — Он не скажет ничего хорошего. Он будет лгать, но ты не верь ему.

Спросить её, что ли, о тех, кто был на похоронах? — подумал Готфрид, однако решил, что знание этого мало что ему даст. Назови их имена Фёрнеру, сразу возникнет вопрос: «Откуда знаешь?». Попытаться выставить Эрику как свидетеля — слишком велика вероятность того, что её саму заподозрят. Всем известно, как легко это делается. Сам недавно нашёл дьявольские знаки на Анне Фогельбаум и на этой, с пятью сосками, при помощи шила, игла которого прячется в ручку, если нажать на потайную кнопку. А всем, и обвиняемой в том числе, кажется, что игла без крови и боли вошла в тело. Вот так и находят нечувствительные к боли дьявольские отметины, которыми нечистый метит своих людей, подобно тому, как метят клеймами скот. Но одно дело доказать, что Фогельбаум ведьма, ведь сам видел, как она плясала на шабаше, другое же дело подвергнуть риску Эрику, жертву обстоятельств. Хотя кто, кроме Готфрида, в это поверит?

— Если ты что-то знаешь о нём, то, прошу, скажи… — начал он мягко.

— Ничего, — тихо ответила она.

Готфрид повысил голос:

— Тогда почему ты так испугалась? Что он может рассказать про тебя?

— Я не знаю, — залепетала она, совсем опустив глаза. — Я знаю, что он будет врать. Он колдун, просто не верь ему!..

— А кому мне верить? Ты тоже ничего не говоришь! Расскажи мне, что ты знаешь, потому что я ничего не понимаю! Совсем ничего!

— А я ничего не знаю, — ответила Эрика.

Она боялась поднять на него глаза. Она молчала и боялась, а он молчал и злился. Так они сидели друг напротив друга, а ужин остывал.

Этот разговор совсем выбил её из колеи, поэтому Готфрид, немного успокоившись, решил больше не возвращаться к этой теме. По крайней мере сегодня.

— А как зовут кота? — спросил он, взглянув на прикорнувшее на постели животное.