Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Милиция.
Я похолодела.
– Откройте! Милиция!
Надела халат и открыла. Милиция. Один – раздраженный, с лицом алкоголика, другой – добродушный, похож на Высоцкого.
– Оденьтесь, – сказал мне «Высоцкий», добавив: – Гражданка Гладилина. С нами пройдете.
– Куда?
– Этот вот человек знаком вам? Смотрите.
И он показал мне Руслана, который был сфотографирован в профиль и щурился.
– Он? Да, он знаком мне. Руслан Евстигнеев.
– Руслан Евстигнеев? – Они усмехнулись. – Ну, ладно, не важно. Оденьтесь, пожалуйста.
– Зачем? Еще ночь!
– Все узнаете скоро.
– Он умер? – спросила я вдруг.
– Да. Убили.
Наверное, я пошатнулась, и оба меня поддержали за локти.
– Звонок вам – последний в его телефоне. Он, видно, набрал вас, и тут его… это… Прикончили, в общем.
– Прикончили как?
– Укол ему сделали. Прямо сюда. – «Высоцкий» откинул широкую шею и пальцем коснулся артерии. – Просто! Мгновенная смерть.
И тут что-то странное произошло. Его я не видела, но ощущала: тепло продолжало сочиться оттуда, откуда он, может быть, видел меня. Он, значит, еще не ушел, еще здесь. И ждет меня, чтобы проститься. Он ждет! Я заторопилась.
Спустились на лифте. Внизу стало нечем дышать. Я ловила губами сырой, темный воздух, и воздух проталкивался через горло, как будто был комьями грубой земли.
– Внимания не привлекайте к себе, – сказал алкоголик.
– А вы его видели? Точно убит?
– Куда уж точней! Не бывает точнее.
И он покрутил головой, словно радуясь.
– За что?
– А за что убивают? За бабки. Я ясно услышала: «бабы».
– За женщин?
– За деньги! Тут вам не кино. Каких женщин?
Минут через десять – пробок не было – мы оказались на Котельнической. Солнце еще не взошло, но хрупкая, перевитая тенью голубизна осторожно поблескивала на земле. Дверь в квартиру Руслана была открыта настежь, на лестничной площадке толпились перепуганные соседи.
– Незачем здесь стоять, граждане! – сердито сказал им «Высоцкий». – Вы мертвых не видели? Что там смотреть?
Руслан лежал на полу, накрытый простыней. Мне разрешили подойти.
– Ни до чего не дотрагивайтесь! Гражданка Гладилина, вы меня поняли? Взгляните, и все.
Я взглянула. У него было тихое, спокойное лицо. Волнистые волосы мягко застыли в том самом последнем, коротком движении, которое он успел сделать при жизни. Они до конца открывали весь лоб с узорчатым, темно-коричневым шрамом, который Руслан, верно, прятал. Я не испугалась того, что увидела. Напротив: я вдруг поняла, что ему сейчас хорошо. Наконец-то он вырвался. Он ждал этой смерти, иначе, конечно, давно бы завел себе пару охранников. Но вот почему он хотел умереть? Хотел и боялся? Ведь он мне сказал, что только меня не боится. Меня. Теперь и накрыт он был той простыней, в которую я завернулась. Той самой. Вчера она вся была в пятнах, вся мокрая.
Смотрю на него. На кого: на него? Его больше нет. Как так: нет? Ведь я разворочена им, грудь болит, а низ живота так же ноет, как ныл, когда он меня целовал тогда, в поезде. Ведь он только что был во мне! Только что! Зачем же я, дура, его отпустила? Держать нужно было, зубами держать, и был бы живым! Сказала же эта старуха во сне: «Осталось два дня». И как в воду глядела.
– Гражданка Гладилина, вы нам мешаете. Пройдите на кухню.
Но я не послушалась. Он был ледяным, как стекло на морозе. Я поцеловала его и погладила.
– А ну уберите немедленно руку! Ведь вам говорили: не трогайте тело!
На кухне ждал следователь. Худыми и длинными пальцами он извлекал из миски порезанный крупно лимон, высасывал жадно, потом бросал на пол.
– При каких обстоятельствах вы познакомились с покойным? – слегка кисловатым и сморщенным голосом спросил он меня.
Я ответила.
– Ясно. А в поезде с ним были эти ребята? – И сунул мне в нос фотографии.
– Да. Иван и Альберт.
– Они так вам представились?
– Да.
– А он? Он себя как назвал?
– Он? Русланом.
– Какой он Руслан?
Я вся вздрогнула:
– Что?
– Он Петр Русланов. Какая вам разница? – И снова поморщился. – В постели его вы когда оказались?
– Вчера. Оказалась в постели вчера.
– Вчера. Хорошо. А потом?
– Потом что?
– Он высадил вас у гостиницы?
– Да. Он высадил. И обещал позвонить.
– Он вам позвонил. А пока ждал ответа, его и убили. Он громко вздохнул.
– Ну, с вами все ясно, гражданка Гладилина.
– Что ясно?
– Последний контакт на его телефоне. Проверили. Чисто случайная встреча.
Я встала.
– Петрович! – сказал кто-то громко. – Жене сообщать? Или, может, попозже?
Я вновь опустилась на стул.
– Чего «позже»! Пускай вылетает! – ответил Петрович.
– Он разве женат? – У меня пропал голос.
– Женат. Еще как! Но запрятал жену с мальчишкой в Америку, побезопасней. Шальной был мужик. Его тут стерегли. Ходил без охраны, врагов была тьма. Когда вы домой в Красноярск собираетесь?
– Хотела бы прямо сегодня.
– Тогда телефончик оставьте, пожалуйста.
Он съел с кожурою остаток лимона. Потом содрогнулся с каким-то восторгом.
– Курить отвыкаю! Лимон помогает.
Я вышла в прихожую. Тело Руслана, накрытое с головой, отодвинули к самому окну, и эксперт в лиловых резиновых перчатках рассматривал пол в том месте, где оно лежало недавно.
– Мне можно проститься? – спросила я громко. Эксперт как-то странно моргнул:
– Мы думали, вы убежите отсюда.
– Я только проститься. Прошу вас. Пожалуйста. Он пальцами в ярко-лиловой резине слегка сдвинул вбок простыню.
– Прощайтесь, но быстренько. И чтоб не трогать! Я села на корточки. Что-то случилось: в лице его был сильный страх, очень сильный. Я вновь ощутила тепло. Значит, он еще где-то рядом и снова боится. Они говорили: «труп», «тело», но я, опять прикоснувшись к плечу его, знала, что он меня ждал и что мы все прощаемся.
– «Не бойся, ты слышишь? – сказала я тихо и поцеловала его темный шрам. – Теперь будет все хорошо. Ты не бойся».
Ресницы его слегка вздрогнули: это дыханье мое потревожило их.