не единственным, когда жена видела его в компании с другими женщинами. Других «баб» у него попросту не было. Конечно, можно было пойти на митинг и, как говорится, попытаться продолжить отношения и с Зоей, и с ее подругой Катей. Но Паша смутно подозревал, что, во-первых, он интересен этим женщинам только как «боевая единица» для митинга, а, во-вторых, он вдруг не ощутил в себе тяги к любовному, таинственному и жаркому мужскому напору. Что-то более серьезное, чем пустая, веселая болтовня, вдруг показалось Паше не только лишним, но и попросту чужим. Ухоженные женские лица Зои и Кати легко ушли из его памяти…

Жгучая обида не столько на жену, сколько на свою тихую мужскую порядочность, граничащую с застенчивостью, заставила Пашу искать новые, обидные слова. Боясь, что скандал утихнет, он сказал:

– Пиши завещание! Ручку можешь взять у меня в пиджаке, малахольная.

– Да подавись ты своей ручкой, – быстро ответила Рая и тут же тихо и зло добавила еще ни разу не встречавшееся в их ссорах слово. – Постылый!

Улыбка Паши дрогнула.

– Как-как?!.. – все еще улыбаясь, с болезненным любопытством, переспросил он.

– Как слышал.

– Теперь понял, – лицо Паши стало серьезным. – Такие, значит, дела… Ну что ж… Мы, кажется, в отпуск, в деревню к вашим, вместе ехать собирались? Теперь можешь валить туда без меня.

– А такому лодырю, как ты в нашей деревне делать нечего.

– Да куда уж мне, там у вас каждый второй – умнее лошади.

– А вздумаешь к детям припереться…

– Еще как вздумаю, – перебил Паша.

– …Вилами встречу!

– Что, из гроба встанешь?

– Ничего, я к тебе и с того света приду, – Рая, наконец, нашла ручку в портфеле сына, села за стол и размашистым почерком вывела первое, самое главное слово «ЗАВЕЩАНИЕ». – Если ты думаешь, что я тебя в покое оставлю – ошибаешься.

Рот Паши исказился от немого крика.

Рая взглянула на чистый лист бумаги, подумала, а потом скользнула по лицу мужа светлыми от гнева глазами и спросила:

– Что писать-то в завещании?

Паша ожил:

– Пиши: товарищ прокурор, прошу похоронить меня, как жертву злодея-мужа и ему назло, в деревенском березовом лесу.

– Хватит паясничать, – поморщилась Рая. – Я серьезно спрашиваю.

– Я в ве-е-есеннем ле-е-су пил березовый со-ок, – потягиваясь в сладкой истоме, вдруг запел Паша. – С не-е-енаглядной певуньей в сто-огу ночевал!..

Он откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу.

Рая фыркнула и вывела на бумаге три первых слова: «Прошу Вашего разрешения…» Что писать дальше она не знала. Во-первых, ее сбивала с толка показная веселость и безразличие мужа, а во-вторых, молодая женщина не была уверена, что ей удастся правильно написать завещание без Пашиной помощи.

Паша закончил петь. Он внимательно, словно впервые, рассматривал потупленное лицо жены.

– Написала?

– Пока нет.

– Но хотя бы начала?

– А тебе какое дело?

– Ну, все-таки… Может, помогу чем?

– От тебя дождешься. Правильно мне мама говорила, свяжешься с таким пришелепуватым дурнем, до смерти от такого хомута не вибавитися.

Лицо Паши напряглось и чуть вытянулось. Если в разговоре с Раей вдруг появлялись украинские слова, он тут же вспоминал тещу. Анна Трофимовна родилась в Житомирской области, вышла замуж за донецкого «рудокопа» (как она сама говорила) и после того, как ее муж выработал на шахте положенный срок, перебралась с ним в большую деревню под воронежским Калачом.

Нельзя сказать, что Паша недолюбливал свою тещу. Но как-то так получалось, что во время визитов в деревню, Паша общался только с тестем и его родней. Иногда он слышал за своей спиной тещино: «Райка, своего москаля обедать зови» или какую-нибудь другую не совсем приятную фразу, но обязательно с упоминанием украинского прозвища русских, и это невольно настораживало его.

Теща была высокой, стройной и гордой женщиной. Но она никогда не смотрела в глаза Паши, а если по каким-то причинам ей нужно было сказать несколько слов зятю, Анна Трофимовна говорила по-русски коротко, словно отрубая концы фраз. С дочерью она говорила только по-украински, и Паша с удивлением смотрел на свою жену, произносящую скороговоркой либо малопонятные, либо вообще чужие слова.

– А по-русски она не может, что ли? – однажды спросил Паша Раю.

– Конечно, может… – Рая немного смутилась.

Явно не законченную фразу продолжил Паша:

– … Но не хочет?

– Вообще-то, мама под Волынью родилась, – неохотно ответила она. – А там у них…

Рая посмотрела на мужа и снова замолчала.

– Ясно, русских не любят. Тогда что же она за полу-русского, то есть за хохла, замуж вышла?

Рая пожала плечами и молча улыбнулась.

– А как они между собой говорят? – продолжал допытываться Паша.

– Мама – по-украински, а папа… – Рая задумалась. – Как все тут у нас говорят, так и он…

Ответ немного озадачил Пашу. Почти все женщины в Раиной деревни говорили если не по-украински, то «по-хохлячьи» и Паше было трудно понимать их скороговорку. Что же касается мужчин, то подавляющее их большинство говорили по-русски.

«Любопытная тут межа по деревне проходит, – решил Паша. – Сюда бы еще татаро-монгольской «мовы» с английским «ду ю спик» подкинуть, вот бы забавно получилось».

Но в целом жизнь в деревне нравилась Паше. Когда не нужно было помогать тестю по хозяйству, он ходил на рыбалку с сыновьями, приучая малышей к легкой и занимательной охоте.

Однажды, выпив с тестем чуть больше обычного и осмелев, Паша решил поговорить с тещей на «языковую тему». Но та больше отмалчивалась, иногда бросая на раскрасневшееся лицо Паши ироничные взгляды.

– Ну, мы это… русские и украинцы… как братья, – пытался объяснить теще Паша. – А все остальное… – он махнул рукой. – Ну, мура, в общем…

– А якой же ты мне брат, – вдруг без улыбки спросила его теща, – если ты моего языка не понимаешь?

Паша опешил. Он искренне не знал, что сказать в ответ и глупо моргал глазами. Теща встала, как показалось Паше, гордо выпрямилась и ушла.

Паша нашелся, что ответить теще только через полгода, дома, когда рылся в Интернете. Например, оказалось северные китайцы почти не понимают языка своих южных собратьев, а великий еврейский писатель Шолом-Алейхем, обращаясь к потомкам, говорил, что не важно на каком именно языке его будут вспоминать. Но время было упущено, начался киевский Майдан четырнадцатого года и найденные доводы уже не казались Паше убедительными. И даже фраза, которую он подготовил заранее: «Братство не в гортани, а в сердце», вдруг показалась ему напыщенной и слабой.

Мысли о теще немного отвлекли Пашу, но уступать в ссоре своей жене он не собирался.

– Ладно, ты мне зубы не заговаривай, – Паша вытянул длинную шею и кивнул на