— Ну… А почему ты меня об этом спрашиваешь, государь Пётр Алексеевич? — внезапно вздернул голову Волконский.

— А кого я должен спрашивать, Никита Федорович? — я сел, а голос мой был словно в меду побывавший. — Кого мне спрашивать? В общем так, я знаю, что вы промеж собой собираетесь и устраиваете посиделки с разбором моих поручений. Вот и передай всей честной компании, что я собираюсь провести тщательную прополку всей этой землицы. Отдельное задание губернаторам: каждый должен привести мне доклад, в котором будет четко указан каждый помещик, проживающий на территории его губернии, с подробным указанием, как и кто ведет хозяйство. Я ведь для чего землю даю в руки, кои кажутся мне надежными? Чтобы хозяин у той земли был. А ежели хозяина у земли нет, ежели у него поля не родят, крестьяне бегут да от голода пухнут, то значит это не хозяин, а враг государства и меня лично как оно есть. Не удивлюсь, ежели узнаю, что такие вражинам из посольств иноземных деньгу заносят, дабы разорить государство и отдать врагам внешним на поругание, — я выдохнул. — И они не только лишатся той земли русской, что разорили, но и к Андрею Ивановичу в гости заглянут, дабы выяснил тот, что это — действительно заговор иноземцев или дурость обычная.

— Иногда бывают обстоятельства…

— Чушь! — перебил я его. — Я не видел ни одной челобитной о том, что возникли «обстоятельства», и что помощь требуется, дабы и себя и крестьян своих прокормить. Или эти обстоятельства писать запрещают? И еще одно поручение тебе, Никита Федорович, подобрать толковых управляющих для государственных земель. Да таких, чтобы каждый понимал, что ему в управление досталось, и при любом моем требовании явиться, каждый должен мне на вопросы ответы дать. Потому как я тоже не лучшим хозяином земель своих себя показываю, ежели на твой отчет глянуть, — я поморщился. — Можешь идти, Никита Федорович, не задерживаю я тебя боле, работы много предстоит, неча зазря штаны просиживать.

Волконский живенько так поднялся, несмотря на возраст, и вымелся из кабинета. И я даже знаю, куда он побежал — к Черкасскому. Сейчас сбитня глотнут для успокоения души и начнут мое поручение по букве разбирать. Вот и пускай работают. Я-то все время думал, как, вот как в России с ее территориями мог произойти голод? Да даже, если неурожай, то попросту объемом засеянного взять можно. Да на экспорт не пустить, но для себя-то должно хватать. Какого черта вообще происходит? Я ведь такого и не помню совсем, но, как я учил историю — не удивительно. Я ведь знаю только, что Анька-дура, своего лошадника наслушавшись у крестьян последних лошадей в виде какого-то очередного идиотского налога отбирала. Да того же Волконского сгубила, просто так потому что.

Отшвырнув доклад, который прямо указывал, что в России все хреново, хуже некуда, я, глянув на часы, подошел к окну, глядя, как играет на улице метель, подбрасывая снег, срывая его отовсюду и укладывая на дорожки. Да, дворникам предстоит потрудиться, чтобы все это утром убрать.

А завтра я уезжаю в Петербург. Нужно уже с ним определяться. И с Адмиралтейством в первую очередь.

Дверь открылась и в кабинет неслышно вошел Митька. Я даже не обернулся, уже узнавая его по шагам.

— Вот, насилу нашел, — сказал он, и, если судить по звуку, что-то поставил на стол.

— Я так понимаю, их так и не пустили в дело? — в моих словах прозвучала ирония.

— Нет, не пустили, — подтвердил Митька. И вот зачем писать бесконечные указы, если на них в итоге такой большой болт все вывалят? Хорошо, что я указо-поносом не страдаю. Если уж что и пускаю, то многостраничное и существенное. А Петр, который Первый, поди сам не помнил, что, когда и кому указывал. — Куда мне их девать-то?

— На стол поставь, и позови того, кто за императорский огород отвечает, — я все так же продолжал смотреть в окно.

— В приемной Румянцев с… хм… твоей гостьей, — добавил Митька как бы невзначай.

— Отлично, пущай заходят, — я наконец повернулся к нему именно в тот момент, когда он устанавливал у меня на столе довольно большой сундук. — Этот сукин сын Юдин не вернулся?

— Нет, и Юрий Никитич тоже, как сгинули оба. Юрий Никитич еще и Семена Голицкого с собой увез, так до сих пор от них ни слуху, ни духу. Как бы не случилось чего? — я нахмурился. Митька только что озвучил мои собственные опасения. Надо будет послать кого-нибудь на поиски, если в Петербурге на них сам не наткнусь, или по дороге в оный. Так, нужно выбросить из головы пораженческие мысли, будем надеяться, что Юдин снова чудит, а Репнин с мальчишкой этим Голицким, пытаются не дать ему начудить слишком уж сильно.

Устроившись за столом, я открыл сундук и достал оттуда первый попавшийся под руку холщовый мешочек. Повертел его в руках, так и есть, не подписан. Вот поди догадайся, что там внутри. Дверь снова открылась и в кабинет зашел лощеный Румянцев, сопровождающий женщину. Не глядя на них, я кивнул на гостевые кресла, а сам тем временем развязал мешочек и высыпал на ладонь его содержимое. Мелкие темные зернышки выглядели вроде живыми, во всяком случае они не сильно отличались от тех, которые моя бабушка еще в том мире высаживала на рассаду. Оторвав взгляд от семян я посмотрел на Анну. Дородная, все же не слишком привлекательная, с простым лицом и хитрым взглядом глубоко посаженных темных глаз. Не умным взглядом, а именно что хитрым.

— Ну здравствуй, тетушка, наконец-то мы с тобой свиделись, — вообще-то я долго думал, кем же она мне приходится. Двоюродная сестра моего отца, она мне, получается двоюродная тетка. Так, что ли? А есть у двоюродной тетки специальное название? Если и есть, то я его не знаю. Ну, пусть будет тетушкой, мне какая разница, как ее называть?

— И тебе поздорову, государь Пётр Алексеевич, — а голос у нее ничего так, грудной, с множеством обертонов. И говорит совсем без акцента. Правду, наверное, говорили, что немецкий она так и не выучила. — Ежели будешь спрашивать о том, что мне предлагали твой царский венец примерить, то запираться не буду — предлагали. Но отказала я всем этим доброхотам. Незачем он мне.

— Скажи мне, тетушка, ты знаешь, что это? — и я протянул руку, чтобы и Анна и Румянцев увидели эти мелкие шарики на моей ладони. Она медленно покачала головой. Румянцев же закатил глаза к потолку, вроде бы что-то знакомое, но вот что конкретно — этого он сказать не сможет.

— Это семя, — неуверенно произнесла Анна.

— Верно, семя, а семя чего? — я отодвинул от нее руку и аккуратно ссыпал семена обратно в мешочек.

— Я не знаю, — она покачала головой, бросив взгляд на мешочек, но не увидев на нем никаких опознавательных знаков. Интересно, а как Петр хотел в них разобраться? Или по типу, давайте посадим, а там посмотрим, что вырастет, так что ли? Очередная хорошая идея, которую он начал, но так и не довел до конца, бросив на полдороге, как и другие свои начинания. Отложив мешочек, чтобы надпись сделать на бумажке с названием и засунуть ее под веревку, которой он завязывался, я пристально посмотрел на Анну.

— А вот я знаю. Это семя капусты. А еще я знаю, что ее не вырастишь просто бросив семя в землю. Его нужно сначала прорастить, а потом уже росток высадить в землю, поливать его, полоть, бабочек отгонять, которые очень любят капусту лопать, и осенью получить большой и плотный кочан, который в случае, если ума хватит порезать его на ленты и в бочке замариновать, может спасти жизнь в случае голода, да от цинги убережет. И я собираюсь сделать так, чтобы ее начали уже наконец выращивать. И это долгий процесс. Потому что сначала нужно будет объяснить крестьянину, что мало это семя в землю бросить и молиться о дожде.