Тут опять налетели самолеты. Видимо, развернулись где-то за горизонтом. Но Альберехт испытывал такой гнев, что не мог заставить себя подумать об укрытии. Сел в машину, где радио все еще играло Бетховена: ни слова о воздушном налете, никаких предупреждений. Альберехт выключил радио; теперь слышался только рокот самолетных моторов. У Альберехта на теле не было ни ссадины, ни царапины (он не знал, что это я его спас), зато в образе мыслей произошла знаменательная перемена. В имеющейся обстановке ехать дальше в сторону побережья представилось ему равнозначным трусливому бегству. «Я должен вернуться в город. Я должен находиться у себя на работе».

– Возвращайся в город, – поддержал я его патриотические мысли, – ты же знаешь, что в сейфе тебя ждет запечатанный конверт с инструкциями, что ты должен делать в случае войны. Возвращайся в город.

Он видел самолеты в голубом небе, и теперь оказалось правдой то, что рассказывали о парашютистах. От хвостовой части самолетов отделились черные точки и, оказавшись на свободе, беззвучно преобразились в большие белые шары, похожие на одуванчики, медленно опускающиеся на землю. Парашюты. К некоторым были привешены какие-то предметы. Ящики. И даже один мотоцикл. На остальных одуванчиках спускались солдаты. Где они приземлились, Альберехт не мог разобрать.

Дикие мысли понеслись роем у него в голове. По какую сторону от линии фронта находились эти солдаты? Можно ли их считать солдатами? И можно ли в них стрелять без суда и следствия, как в убийц? Ведь это было бы самообороной? Почему правительство не подумало о том, чтобы вооружить гражданское население на случай высадки парашютистов. Ведь того, кто убьет парашютиста, нельзя будет признать, с точки зрения международного права, вольным стрелком. Если немцы захотят повесить на дереве гражданское лицо, убившее парашютиста, то с их стороны это будет военным преступлением. Мысленно он уже видел себя произносящим речь в Международном суде в Гааге. Рассуждения его были так логичны, что комар носа не подточит, однако формулировки международных конвенций настолько размыты, что подточить нос мог бы даже носорог.[19]

Вперед! Пусть он и не вооружен, он будет наблюдать за происходящими событиями. И составит подробный протокол!

Полный подобных фантазий, он поехал следом за грузовиками с солдатами. Они то и дело направляли свои старые винтовки на парашютистов и стреляли. За грузовиками вились голубые облачка порохового дыма. Один парашют порвался, и человек, висевший на нем, упал на землю, как бомба.

Потом последний грузовик остановился прямо посреди дороги. Альберехту тоже пришлось остановиться. Из кабины вылез сержант и подошел к машине Альберехта. Винтовку он держал под мышкой, так что штык едва не волочился по земле.

Альберехт открыл дверцу и вышел.

– Стой, или стрелять буду, – крикнул сержант и направил винтовку на Альберехта, не приложив ее к плечу.

– Я из прокуратуры, – ответил Альберехт, – вы спокойно можете меня пропустить.

– Скажите «Схевенинген»!

– Схевенинген.

– Все в порядке. Но советую дальше не ездить.

– Мне надо. Как прокурор я обязан быть в городе.

– Как знаете, – ответил сержант.

Тут послышался стрекот пулемета, и Альберехт увидел, как сержант уронил винтовку, взмахнул рукой, повернулся на одной ноге вокруг своей оси и в конце концов скорчился и осел на асфальт. Солдаты повыпрыгивали из кузова, попрятались за грузовиком и под грузовиком и оттуда принялись стрелять в парашютиста, который, лежа на лугу, вел огонь из ручного пулемета. Альберехт стоял во весь рост. Ему все было видно, а страха он не испытывал ни на грош.

Быть может, его юридически отточенный ум говорил ему: я – гражданское лицо. Они не имеют права в меня стрелять. Я неуязвим.

Да нет, сказал черт, он надеется, что ему наконец-то представился случай погибнуть.

И никто не знал, что это я изгибал траектории пуль, чтобы они в него не попали.

Альберехт не мог ехать дальше и не хотел ехать дальше, чтобы не мешать солдатам стрелять.

Один парашютист опускался прямо у него над головой.

– Ребята! Вон там! – закричал Альберехт и показал наверх.

Двое солдат вылезли из-под грузовика и выстрелили вверх, оперев винтовки о задний борт кузова. Голова у парашютиста свесилась набок, но он продолжал плавно снижаться. Из рощи с другой стороны дороги послышалась пулеметная очередь, и один солдат, только что стрелявший по парашютисту, разом осел. Другой сделал несколько шагов в сторону Альберехта, вытянув левую руку и, держа винтовку в правой, произнес:

– Вон там! Вон там!

Альберехту показалось, что у солдата на руке между кистью и локтем появился новый сустав, слишком слабый, чтобы удерживать кисть, так что она безвольно повисла. Кровь хлынула струей. Теперь и этот солдат упал ничком на асфальт, а его винтовка дала при падении такую очередь, что перекрыла шум вокруг.

Немец на парашюте опускался все ниже и ниже; едва его ноги коснулись асфальта, он тотчас упал на бок, и парашют накрыл его. Он также накрыл грузовик наполовину, а маленькая машинка Альберехта скрылась под белым шелком целиком. Из-под ткани выполз какой-то нидерландский солдат и попытался стащить парашют с грузовика. Материя порвалась, обрывок остался висеть на машине Альберехта, зацепившись за что-то. Нидерландские солдаты разбежались по полям и, лежа на животе, стреляли по кустам, за которыми стрекотали пулеметы.

В небе парашютов больше не было, за исключением одного, на котором опускался мотоцикл с коляской.

Альберехт стоял на шоссе в полном одиночестве.

Пора уезжать, думал он, сейчас вернутся бомбардировщики. Скорее на работу!

Я видел, как он садится в машину, слышал, как он заводит двигатель, видел, как он уезжает, большой дугой огибая грузовики и зигзагами объезжая трупы на шоссе, а за машиной развевались белые обрывки парашюта, словно флаги, возвещавшие, что он сдается.

Но кому он сдается? Он позабыл обо всем, что его еще недавно так удручало. Он стал свидетелем одержанной победы. Теперь он и сам готов отдать все силы. «Все силы я готов отдать». Строчка из песни, которую они пели в начальной школе. «За Королеву и Отчизну». Тогда еще не было никакой войны и казалось, что такая страна, как Нидерланды, никогда в жизни не окажется втянутой в войну. В начальной школе, значит, дети иногда проходят и полезные вещи, которые могут пригодиться в жизни.

Я сам, сопровождая Альберехта с момента рождения, никогда раньше не видел, как умирает такое множество людей, потому что и Альберехт никогда не присутствовал при стольких смертях. Хотя я, как ангел, не могу умереть и пусть Альберехт сейчас чувствовал себя бодрее, чем в последнее время, до меня начало доходить, что испытывают люди, думая о смерти, когда их души готовы взлететь на небеса, а носители смерти спускаются на землю; и меня захлестнула волна такого горя, о каком я в моем состоянии небесного блаженства никогда не догадывался.