Он выехал из города и двигался теперь по широкой асфальтовой дороге, на которой в обычные дни бывал очень плотный поток машин, но сегодня совершенно пустынной.

И все же дыхания войны здесь еще не ощущалось. Крестьянин с длинным кнутом в руке шел за сеялкой, которую тащила откормленная гнедая лошадь. Стая птиц подбадривала лошадь и селянина громкими криками. Сеялка напоминала арфу, которую в вертикальном положении тянут по земле, или гигантскую расческу, а под трубками-семяпроводами, по которым семена сыплются в борозды, клубилась пыль. Стая птиц и облако пыли, казалось, принадлежали к одному миру, а лошадь, сеялка и крестьянин – к другому.

Быть может, это были всего лишь пустые толки – о немецких гидросамолетах, приводнившихся на поверхности Мааса. Если они правда пытались это сделать, то, наверное, у них ничего не вышло и они затонули. Ведь приводняющийся самолет совершенно беззащитен? Приводняющийся самолет может потерпеть аварию из-за малейшей ерунды. Их могли расстрелять из табельного оружия и поджечь полицейские, стоявшие на берегу.

Альберехт включил радио. На этот раз оно заработало, но новостей не передавали, играла музыка Бетховена. Широкая натура у нидерландского народа. В тот день, когда немцы нападают на его отчизну, по нидерландскому радио передают немецкую музыку. Это говорит не просто о широкой натуре, но и о величии души. Для немцев это урок. Бетховен! Лучший способ показать Гитлеру его ничтожность и недолговечность, противопоставив ему нетленную красоту бетховенской музыки, не так ли? «Если бы я был немцем и мой сын сейчас воевал бы за Гитлера, мне хватило бы Бетховена, чтобы пасть духом. Двадцать лет, сынок, мы с мамой за тобой ухаживали, кормили тебя, утешали, когда ты грустил, и заклеивали пластырем ссадины у тебя на коленях, когда ты падал. А теперь тебя убьют. Не во имя Бетховена, а во имя самого безобразного, что когда-либо породила Германия». Выразительный жест рукой в просторном рукаве прокурорской тоги. Альберехт увидел себя стоящим за столом с зеленым сукном. Он произносил обвинительную речь против Германии, и зал слушал его, затаив дыхание. Маленький немецкий солдат, ты должен умереть за Гитлера, а Бетховена это не заденет ни на волосок.

Победа духа? Если бы у Альберехта было с собой оружие и он увидел бы поблизости немецкого юношу, он бы выстрелил в него и затащил, умирающего, в свою машину, чтобы в последние минуты жизни солдатик слушал Бетховена. Тогда бы этот маленький эсэсовец навсегда запомнил, что не всякий немец может быть Бетховеном.

Музыка оборвалась. Голос диктора произнес: «Воздушная тревога, воздушная тревога. Над Гаудой замечена эскадра из сорока восьми немецких бомбардировщиков, направляющихся на юго-запад». Затем снова заиграла музыка. И снова голос диктора: «Не доверяйте ложным сообщениям. Слушайте только знакомые голоса».

Гитлер, этот хам, в своей узколобости запретивший музыку композиторов, не устраивавших его по политическим соображениями, Гитлер отправляет самолеты, чтобы нас бомбить, и что мы в это время слушаем? Бетховена. Что слышат немецкие летчики, настроившие бортовое радио на Хилверсум и бомбящие наши города? Бетховена. Возможна ли большая нелепость? Нелепость, в которой маленькая страна становится великой!

Его взгляд скользил по полям, лугам и плодовым деревьям, стоявшим в цвету. И владельцам всей этой красотищи придется ее защищать! Весь мир придет нам на помощь, потому что это самая красивая и благородная страна, когда-либо существовавшая на свете! Невозможно представить себе, что здесь все будет сожжено! На лугу, мимо которого он проезжал, стояли пестрые коровы, терпеливо ожидая, когда их подоят. Вот к ним подошла крестьянка, державшая в одной руке трехногую табуретку, а в другой – подойник из светлого металла, на котором солнце прочертило сверкающую, точно алмаз, линию. Пожалуй, эта мирная жизнь, продолжающаяся, как ни в чем не бывало, под голубым небом его родины, еще более величественна, чем музыка Бетховена.

Вскоре Альберехт услышал оглушительный рев. Асфальт впереди него вздыбился, словно вспаханный гигантским невидимым плугом. Затем раздался удар, и он почувствовал, что какой-то силой, исходившей не из мотора, машину понесло наискосок, так что завизжали шины. Он затормозил, машина запрыгала по кускам асфальта на обочине и остановилась. Альберехт вышел, пробежал несколько шагов по траве и бросился ничком на землю у края канавы. Выворачивая шею, посмотрел вверх и увидел, что небо почернело от самолетов. Невыносимый грохот, точно от несущегося мимо скорого поезда, быстро приближался и закончился взрывом. Альберехт резко уткнулся лицом в мокрую траву. Из канавы взметнулась вода и забрызгала ему спину, шею, голову. Когда шум в ушах ослаб, он услышал сквозь рокот самолетных моторов душераздирающие крики, доносящиеся с пастбища. Альберехт с трудом поднялся. Самолеты, выстроившиеся треугольником, словно перелетные птицы, летели дальше, оставляя за собой в голубом небе облачко из каких-то оранжевых чешуек. На пастбище животами вверх лежали коровы, все, кроме двух, которые, держась на передних ногах, тащили за собой по траве окровавленную заднюю часть туловища; из широко раскрытой пасти вываливался язык; они дико мычали, пока одна из них не рухнула на траву, а другая не плюхнулась в канаву с водой. Крестьянки нигде не было видно. Альберехт почувствовал, как из его пустого желудка к горлу поднимается тошнота, колени дрожали. Он сглотнул, и все прошло. Воздух наполнился прекрасными звуками оркестра. Альберехт обернулся на свою машину, дверца которой была открыта, а радио продолжало передавать музыку Бетховена. Тогда Альберехт посмотрел вокруг себя. Неужели все это могло вот так вот произойти и никто не обращает на это внимания? Зеленое пастбище было изрыто черными воронками. Альберехт стер с рук мокрую землю. Оранжевый туман разлетелся на ветру в разные стороны и опустился ниже. Оказалось, это листовки, одна из которых, крутясь и танцуя в потоках воздуха, медленно приближалась к Альберехту. Коротким порывом ветра ее приклеило к носку его ботинка.

Альберехт поднял бумажку и прочитал текст, написанный на плохом голландском языке:

ГОЛЛАНДЦЫ! СОЛДАТЫ!

Пришло ваше освобождение!

Помогите нам прогнать тех, кто вам обманывал!

Они вам предали и продали лордам-капиталистам, нещадно эксплуатирующим полмира.

Только мы, немцы, можем вам освободить!

Не сражайтесь против нам, присоединяйтесь к нашем правом деле!

Альберехт смял бумажку и хотел выкинуть, но потом передумал и сунул в карман. У меня глаза наполнились слезами: как же так, никакие другие небесные послания до моего подопечного не долетают, долетела только эта агитка… Он сунул ее в тот же жилетный карман, где уже лежал смятый листок с приметами Оттлы Линденбаум. Услышав звук приближающихся машин, поднял голову. По шоссе ехали три грузовика с солдатами нидерландской армии. Сами грузовики были явно реквизированные, в спешке перекрашенные в зеленый цвет. Все три разные, определенно не армейские. Солдаты смотрели прямо перед собой и ничего не кричали Альберехту, словно не видели его. Длинные винтовки с длинными штыками торчали из грузовиков в разные стороны, как громоотводы.