«А где же Нина?» – разливая кипяток по чашкам, интересуется отец, и Леня, сделав озабоченное лицо, отвечает, что тетя Нина ушла за молоком в сарай.

«Ну, позови маму», – просит отец.

Леня хочет возразить, что тетя Нина ему вовсе не мама, потому что его настоящая мама давно умерла. И хотя тетя Нина вполне неплохо к нему относится, он никогда не будет считать ее своей мамой…

Но все эти слова остаются в голове Лени.

Подпрыгивая, он идет в сарай, напевая какую-то веселую песенку. Идет, не замечая, как быстро вытягиваются его конечности, как ширятся плечи и грудная клетка, как грубеет голос и кожа, покрываясь на подбородке жесткой щетиной, как наливается мышцами поразительно быстро растущее тело…

У сарая останавливается высокий двадцатичетырехлетний молодой человек с холодными недоверчивыми глазами и кривой усмешкой на тонких губах.

Сапог открывает скрипучую дверь, слыша отрывисто-чавкающие удары. В сарае прохладные сумерки – единственная, болтающаяся на проводе лампочка светит едва-едва.

Перед Сапогом крупный мужчина, склонившийся над старой чугунной ванной. В его руке громадный топор, лезвие которого густо забрызгано кровью.

«Вот и все», – хрипло шепчет мужчина, оборачиваясь, и Сапог узнает в нем Шмеля.

«Ты закончил?» – с надеждой спрашивает Сапог, и тот кивает, вытирая со лба мешанину из пота и крови.

«У суки твердые кости», – усмехается Шмель, вытирая пот со лба.

Сгорая от нетерпения, Сапог устремляется вперед, чтобы убедиться в правоте товарища, и замирает. Ванна заполнена свеженарубленными кусками тела его мачехи, тети Нины. Воздух пронизан резким металлическим привкусом крови, которая повсюду – на полу, на стене, на потолке, на Шмеле, и почему-то даже на нем…

«Я специально оставил передок, – говорит Шмель, заговорщически подмигивая Сапогу. – Позабавимся? Пока она теплая».

Сапог моргает, отстраняясь – он видит, как шевелится отсеченная рука женщины. Пальцы судорожно сжимаются и разжимаются, рука нетерпеливо елозит, как выброшенная на берег рыба.

«Ты ее не убил», – шепчет Сапог, белея как снег.

Отрубленная голова Нины, мягко перекатившись с залитых кровью ягодиц, внезапно открывает глаза. Пухлые губы изгибаются в тупой ухмылке, перемазанные кровью волосы напоминают влажную паклю.

«Как это – не убил?» – озадаченно спрашивает Шмель, и Сапог вырывает у него топор.

«Привет, сынок», – квакающим голосом произносит Нина, и Сапог с воплем ударяет топором по груде изрубленной плоти. Хихикнув, голова откатывается прочь, словно гротескный Колобок, продолжая ухмыляться. Между тем начинают двигаться другие части тела, будто оторванные лапки какого-то здоровенного насекомого. Изгибаются ноги, шевелятся пальцы на ступнях, вздрагивают окровавленные груди, даже перламутрово-розовые внутренности, поблескивая слизью, ритмично пульсируют, словно сердце.

Сапог слышит скрипучий смех и медленно оборачивается. Вместо Шмеля на него с нескрываемой ненавистью смотрит отец.

«Зачем ты убил ее?» – хрипит он. Взяв за волосы голову Нины, Данилыч вытягивает руку вперед. Выдувая кровяные пузыри, голова глупо хлопает глазами, словно кукла с заевшим механизмом, из среза криво срубленного позвоночника капает мутный кисель.

«Ты убил свою вторую мать», – подводит итог Данилыч, размахивая жуткой головой. Горячие капли крови веером летят по всему сараю – от пола до потолка, пятная лампочку, отчего все помещение становится темно-красным, почти багровым.

«Не промахнись, любимый! – визжит Нина, и голос наполнен необузданно-злобным весельем. – Убей его!»

…Сапог сел, хватая ртом спертый воздух, словно пойманная на крючок рыба. Рваные лоскутья ночного кошмара с тихим шорохом уползали в долину снов, оставив его самого сидеть на продавленной тахте в реальном мире, сидеть, глубоко дыша и невидяще озираясь по сторонам.

Он спустил ноги в заскорузлых носках, нащупывая казаки. Обувшись, Сапог поднял с пола бутылку. На дне еще оставалось немного, и он резким движением опрокинул остатки водки в пересохшую глотку.

Закашлялся, вытирая выступившие на глазах слезы, затем непроизвольно повернулся к Саше. Девочка лежала в другом конце комнаты, почти у самых ступенек, ведущих на второй этаж.

Принятый алкоголь взбодрил, мгновенно вернув уголовника в прежнее состояние.

Спотыкаясь, Сапог подошел к Саше. Наклонился, погладив бархатистую кожу живота девочки. Пятно крови на ее худенькой спине расползлось, став похожим на большую неуклюжую гвоздику.

– Сама виновата, – сварливо сказал уголовник. Он хотел вырвать плюшевого ослика из рук девочки, но ее цепкие пальчики так крепко сжимали игрушку, что после бесплодных попыток Сапог оставил свою затею.

Хрен с ней.

«Интересно, как там Данилыч? Да и Керосина неплохо было бы проведать», – подумалось ему.

Шаркая, словно старик, Сапог направился в гараж, включив свет.

Керосин валялся прямо на бетонном полу, и, глядя на его загаженное, измочаленное костлявое тело, Сапог почувствовал, как взбунтовавшийся желудок совершил стремительный скачок вверх, угрожая выплеснуть наружу полупереваренную колбасу с хлебом, киснущие в самогоне.

– Ну и дерьмо, – пробормотал он, едва сдержав рвотные позывы. Усевшись на канистру, стоявшую рядом с входом в подвал, Сапог постучал костяшками пальцев по массивной двери, осведомившись:

– Данилыч?

Некоторое время ничего не происходило, и он постучал снова. Наконец внизу что-то зашуршало, и бывший зэк услышал глухой, едва слышный голос отца:

– Выпусти меня.

– Ага. Нашел дурака, – усмехнулся Сапог. Достав из кармана измочаленную пачку «Явы», он осторожно выудил единственную сигарету. – Знаешь, зачем я пришел?

Внизу молчали.

Неспешно закурив, Сапог выпустил в холодный воздух аккуратное колечко дыма:

– Совесть гложет. Хочу исповедаться. Ты ведь не втыкаешь, че к чему, верно, старый пень? Интересно узнать, откуда ноги растут?

– Зачем ты убил ее? – ничего не выражающим голосом спросил Данилыч. Таким же тоном можно было спросить, зачем ты посолил картошку – она и так в меру соленая…

Вместо ответа Сапог посмотрел в сторону Керосина. Уголовнику показалось, что тот пошевелился.

– Керосин, ты там не окочурился еще? – крикнул он, но наркоман молчал.

– Ну, если ты еще не сдох, то можешь послушать, – решил Сапог, вновь затягиваясь. – Все равно через пару часов начнет светать, и я тебя растормошу. Поедем забирать твое сочинение на вольную тему…

Про себя Сапог внезапно подумал: как и на чем они поедут? У Лехиной «Нивы» пробито колесо, значит, нужно им заняться. Или плюнуть на тачку и поехать на автобусе?

«Ха-ха. С Керосином в автобусе».