– Потому что нас пока слишком мало, – серьёзно ответил Сей. – И я тебе предлагаю следующее. Ты можешь забыть про этот полёт, и про то, что ты сегодня видел, или – ты можешь присоединиться к нам, и узнать правду. Хотя бы – узнать правду.

– Можно, я подумаю? – попросил Ами после почти минутного молчания. – Мне надо как-то понять.

– Хорошо, – пожал плечами Сей. – Думай. Сколько тебе надо времени?

– Хотя бы пару дней. Наверное. Я не знаю точно.

– Как скажешь, – Сей ободряюще улыбнулся.

– У меня сейчас вопросов больше, чем ответов, – признался Ами. – Было какое-то сопротивление, так? Здесь, на Сфере? Но я не понимаю, против чего они боролись, с кем, и что произошло, за что с ними… вот так?

– Если ты согласишься, мы всё тебе объясним, – ответил Сей. – Думай, в общем.

– Там что-то придется делать? – спохватился Ами.

– Тебе? Нет. Пока точно нет. Или… не знаю. Ладно, полетели домой, правда, – попросил Сей. – По-моему, на сегодня с тебя хватит.

Поставив корабль в ангар, почистив ему память, и попрощавшись с Сейем, Ами отправился к себе, силясь как-то собраться, но собраться всё не удавалось и не удавалось, мысли разбегались, путались, и… и ещё это имя, Ирика, какое-то до боли знакомое имя, и след маленькой ножки. В голове царил полный раздрай, с которым Ами вскоре перестал бороться. Но – у него возникла другая мысль.

Придя домой, он первым делом переоделся, кинул спортик в утилизатор (утром надо будет заказать новый, Джессике можно сказать, что решил поменять), помылся, причем в режиме «полный курс», и отправился в свою комнату. Есть не хотелось, может быть, потом, после. Сперва…

Он вытащил из тайника рядом со столом лист бумаги (тоже, кстати, запрещенка, бумагу он брал через всё того же Сейя), грифельный карандаш (про поставщика и говорить не приходится), и сел к столу, предварительно кинув в систему картинку – я сижу в кресле и читаю что-то с визуала. Положил лист перед собой, задумался, а затем принялся писать, быстро, с лихорадочной поспешностью. Писать тем единственным, кому в этом мире он хотел доверять.

Глава 8

Братья Фламма читают книги

– Сегодня идём? – беззвучно спросил Пол. – Дождь.

– Идём, – так же тихо ответил Ян.

– Промокнем, – Пол глянул в сторону окна.

– Ничего, как промокнем, так и высохнем, – Ян едва заметно усмехнулся.

– Ладно, – Пол повыше подтянул тонкое одеяло.

В спальне сейчас было зябко, потому что сегодняшний воспитатель, Лисицын, по кличке Лис, урод моральный, коротконожка и короткоручка, бывший военный, ночью не поленился встать, и распахнуть все окна настежь. Проветривает он. Свежий воздух – это хорошо. А тепло и сухо – видимо, плохо. От окна, за которым шумел сейчас затяжной дождь, тянуло сыростью, на полу, неподалеку от их коек, виднелась набежавшая за полночи лужа.

– Замёрз? – спросил Ян. Спросил, и тут же чихнул.

– Есть немножко, – Пол поёжился. – Давай вставать, а? Этому скажем, что гимнастику пойдем делать.

– Давай, – согласился Ян. – Правда, побегаем, а то опять простудимся.

Остальная группа всё ещё спала – время было около шести утра, до подъема почти час. Братья встали, тихо оделись, и на цыпочках вышли в коридор. Лис, видимо, пока спал – и хорошо.

– Пошли на третий этаж? – предложил Пол. – А то разорется, что шумим.

– Давай, – Ян кивнул. – А потом к баб Зине сгоняем, поможем. Стыдно за эту веревку, не поверишь. До сих пор.

– Так веревку я стащил, – напомнил Пол.

– Угу. Стащил ты, а стыдно мне…

С баб Зиной у Пола с Яном отношения были на удивление хорошие – почему-то она братьев привечала, и была к ним обычно добра, в отличие от других воспитанников Масловки, к которым относилась с неприязнью и настороженно – не без оснований. Конечно, привечала она не только Пола с Яном, были у неё в любимчиках несколько мальков, но мальки-то понятно, а вот братья, почти уже взрослые, на любимчиков мало тянули, но, тем не менее, им нет-нет, да перепадали от баб Зины кое-какие мелочи и ништяки. Хлеб тот же, например. Сахар. Кажется, она и сама не осознавала, почему прониклась чем-то к этим двум воспитанникам, но – что было, то было. Конечно, Ит мог бы рассказать о том, почему так произошло, однако он не рассказывал. Берта, впрочем, догадалась – в первый же год Ит потихоньку взял повариху на внушение, оттуда и хлеб, и сахар, и отсутствие затрещин, и даже улыбка, когда братья появлялись в столовой…

Побегать удалось без происшествий, ни Лис не заявился, ни химичка, которая в эту ночь подменяла воспитателя у мальков. Набегавшись и согревшись, пошли в столовую, и, к радости баб Зины, накрыли вместе с ней к завтраку – стаканы расставили, чайники с чаем разнесли, хлеб по тарелкам разложили. Дождь за окнами всё никак не унимался, и баб Зина посетовала на болючие суставы на руках – поэтому братья растащили по столам еще и кастрюли с кашей. В теории эта каша значилась в меню как «каша овсяная с молоком, маслом, и сахаром», на самом же деле, в исполнении баб Зины каша получалась – просто мечта диетолога. От масла в ней не присутствовало даже запаха, молоко было представлено «чтобы забелить», а сахар – вообще белая смерть, вредно, поэтому сладость в каше наблюдалась весьма условная. Впрочем, неизбалованные воспитанники привыкли довольствоваться малым, для них овсянка с хлебом была делом привычным, жаль только, что наесться ею толком не удавалось.

– Ян, горбушки возьми, – распорядилась баб Зина. – Бери, бери, чего мнёшься?

Это тоже была такая игра – баб Зина предлагала, а Ян изображал вежливого, и вроде бы отказывался.

– Да ладно, баб Зин, ну чего вы, неудобно же, – слабо отнекивался он, пока баб Зина совала ему в карманы те самые горбушки. – Ну куда столько?

– Тебе нормально столько, вон вы тощие какие, – упрекнула привычно баб Зина. – Идите, кушайте. И поглубже в карман хлеб запрячь, поглубже, а то увидют…

Поели братья