алый огонь, но и умиление. — Скажи, малыш, где у мамы может быть спрятан портрет принца или короля? Есть что-то подобное в доме?

Атариэль вдруг разозлилась и сжала кулачки.

— Уходи! — пискнула девочка, и эльф расхохотался, а потом встал и продолжил подпевать собратьям, обращаясь уже к ребёнку:

Слушай меня, мальчик.

Мне уже поздно лгать.

Если ты воин, значит,

Вечно тебе не спать.

Вечно искать битвы,

Вечно молиться войне.

Вороны будут сыты,

Ну да и ты вполне.

— Я девочка! Атариэль! — крикнула малышка. — А ты!.. Ты… Ты чайка бесклювая!

В разразившемся хохоте ещё можно было расслышать доносившуюся из-за двери песню, и Атариэль почему-то запоминала каждое слово. Не хотела, но запоминала.

Кровь пролить — дело святое,

Кровь решает, кто ты таков.

Только кровь что-то тут стоит,

Кровь друзей и кровь врагов.

Только один, знаешь,

Дам тебе я совет.

В сердце твоём — лучший

И самый верный свет.

А потом дверь закрылась, стало темно, тихо, и очень одиноко. Подсознательно чувствуя, что опасности больше нет, Атариэль расплакалась.

***

— Ты всё врёшь! — кричали мальчишки-рыбаки. — Лгунья! Ты трусиха, как и любая девчонка! Увидев Нолдор, ты бы не пикнула!

Убегая прочь теперь уже от бывших друзей, Атариэль жалела, что рассказала про ворвавшихся в её дом захватчиков. Хотела казаться храброй, а стала посмешищем…

Слушая тревожные крики чаек, девочка всё ещё не осмеливалась выходить на причалы или пляж, где раньше любила играть, потому что в последнее время здесь случилось слишком много страшного: война, шторм, мёртвая принцесса на песке… Атариэль ничего этого, разумеется, не видела, но рассказов слышала предостаточно. В основном, вдовы и сироты натянуто улыбались подданным Нолофинвэ, помогающим отстраивать разрушенный Феанаро город, а когда тех не было рядом, называли всех без разбора Нолдор проклятыми убийцами. И лишь одна дева из тех, кого знала Атариэль, не скрывала, что влюбилась в захватчика и… Носит его дитя. Вытирая слёзы, эльфийка из Альквалондэ рассказывала, как облаченный в алые доспехи черноволосый сероглазый красавец спас её то ли из горящего дома, то ли от обезумевших от пролитой крови собратьев, утешил, пел ей песни… И как, провожая его в плавание, безутешная влюблённая клялась дождаться, как просила взять её с собой… Сквозь рыдания говорила о страшном сне, в котором навек рассталась с любимым… А он лишь спел ей на прощание несколько строк…

А мне приснилось: миром правит любовь.

А мне приснилось: миром правит мечта.

И над этим прекрасно горит звезда.

Я проснулся и понял — беда…

После красно-жёлтых дней

Начнется и кончится война.

Горе ты мое от ума,

Не печалься, гляди веселей.

И я вернусь домой

Со щитом, а может быть на щите,

В серебре, а может быть в нищете,

Но как можно скорей.

…И уплыл. Но песня осталась.

Позже, носящую под сердцем дитя врага эльфийку забрали с собой покидающие Лебяжью Гавань Нолдор, и Атариэль, вспоминая о ней, думала, что тоже хочет кого-нибудь ждать из далёкого плавания.

И хотя все вокруг твердили, что корабли не вернутся, маленькая эльфийка для себя решила: да, белые корабли-лебеди не приплывут, пусть, но ведь Тэлери могут добраться до родного берега как-то иначе… Должен же быть способ!

Поэтому, выходя гулять или по делам, девочка, а по прошествии времени — юная прелестная дева всегда подолгу смотрела вдаль, в тонущий во тьме горизонт. И терпеливо ждала.

***

Серебро, перламутр и жемчуг, сплетаясь причудливым узором, постепенно превращались в дивные воздушные, словно морская пена, украшения. Ловкие пальцы брали разложенные на бирюзовом шёлке бусины и ракушки, и создавали из простых вещиц красоту. А взгляд то и дело устремлялся в бескрайние морские дали.

Кто-то окликнул девушку, и Атариэль обернулась на голос. А, это летописец нового эльфийского короля, гостящий в Альквалондэ уже очень давно. Золотоволосый подданный бывшего владыки Ваньяр Ингвэ, ставший теперь помощником главного историка Амана, ходил по улицам с охраной, которую называл сообщниками в важнейшей миссии. Назвавшийся Нольвэ эльф подходил к встречным и просил рассказать любимую или первую вспомнившуюся сказку. Это было удивительно и необычно, поэтому Тэлери охотно подолгу разговаривали с книжником, приглашали в гости и не напоминали, что он уже засиделся. Нольвэ много и интересно рассказывал о чудесах дворца на горе Таникветиль, о его тайных коридорах, ведущих в самые удивительные места, и даже в бездну или к самому Эру!

— Можно присесть рядом с прелестной девой? — спросил летописец Атариэль и, дождавшись разрешения, опустился на белую ажурную скамью. Сообщники остановились поблизости. — Здесь высокая фундаментальная набережная. Её строили Нолдор, чтобы защитить вас от врагов из-за моря, я прав?

— Да, — эльфийка вспомнила ворвавшихся в её дом воинов в плащах, похожих на звёздное небо. — Но не смогли уберечь нас от самих себя.

В глазах книжника заиграл интерес.

— Как тебя зовут, мастерица?

— Атариэль.

— Атариэль, — задумался на миг летописец. — А я Нольвэ. Тебя вдохновляет только море? Почему ты делаешь свою работу здесь, на краю высокого берега, где может в любой момент налететь ветер, и сбросить твои труды в воду?

— Значит, Уинэн будет носить мои колье и играть в волнах моими бусинками. Ты ведь здесь, чтобы записывать истории? Тогда слушай.

Глаза Атариэль игриво блеснули.

— Для Тэлери честь — бросить в море что-то ценное. И даже когда владыка Ольвэ получил в дар от владыки Финвэ цветные алмазы, он передарил их Майэ Уинэн.

Нольвэ усмехнулся.

— Да, владыка Ольвэ раздал камни приближённым, чтобы те… Передарили их. Я расскажу тебе эту историю, как её столетия назад пели менестрели в Тирионе. Для королевы Мириэль. Ненавистные Нолдор даже в этой красивой традиции нашли злой подтекст.

Посмотрев испытующе на реакцию девы и поняв, что Атариэль не интересуют распри народов, летописец продолжил говорить.

— Пока главные историки пишут толстенные книги под диктовку мудрых справедливых владык, я украшаю сухие тексты, переполненные датами и расчетами численности населения и количества городов, легендами и сказками. Я много путешествую, но когда в Тирионе правила Мириэль Сериндэ, я часто надолго задерживался в гостях у королевской четы. И пусть песня о подарке для владыки Ольвэ давно смолкла, я помню, о чём она была.

Атариэль слушала с непередаваемым интересом.

— В той