Это что-то новенькое… А может, всё-таки передумаешь за ним гоняться, а? Опасная эта затея – играть со сном дракона.

– Пытаешься меня отговорить? Напрасно. Я его из-под земли достану.

– Эй, эй, осторожнее с такими обещаниями: они иногда сбываются. А впрочем, поступай, как хочешь, моё дело – предупредить. Только помни, что проигрывать надо с достоинством.

– Чёрт тебя побери, как ты не можешь понять, что я не играл?! Можешь ты хоть раз помочь нам? Скажи хотя бы… – он замешкался и оглядел осточертевшую хибару, – ну, хотя бы – где мы будем послезавтра ночью?

– В темноте.

Терпение травника лопнуло. Нагнувшись, он нашарил у подножия лежанки меховой сапог и прямо так, не разгибаясь, запустил им в ухмылявшуюся рожу циркача. Олле мигом растаял в воздухе, сапог влепился в стену. Жуга негромко выругался и сел обратно.

Грохот разбудил Хансена, он зашевелился и выглянул из-под одеяла.

– Ты чего вскочил в такую рань? – спросил он, сонно моргая. Зевнул. – Что случилось?

В это мгновение взгляд его упал на зонтик, так и оставшийся стоять в углу. Объяснений больше не потребовалось.

– Олле?

Прежде чем травник успел ответить, послышалось негромкое: «Простите… Оп!», худая длинная рука на краткий миг обрисовалась в темноте, схватила зонтик и исчезла. Воцарилась тишина.

– У меня плохие новости, – медленно проговорил Жуга.

– Плохие новости? – Взгляд Хансена тревожно метнулся к лежащему гному и, не обнаружив ничего опасного, вернулся обратно. – Ничего не понимаю… Кто-то умер?

Жуга покачал головой:

– Кто-то умрёт.

Он медленно встал, подобрал недлинный шест, который выломал вчера из кровли старой хижины, и двинулся к двери.

– Куда ты?

– Разомнусь.

Светало. Разминался Жуга больше часа, то и дело слышались удары дерева по камню, гул рассекаемого воздуха и быстрый скрип снега под его башмаками. За это время Хансен успел натаять снега, поставить на огонь похлёбку и поменять повязку Орге. Маленький гном лежал без движения, и только грудь его размеренно вздымалась и опадала. Глаза дварага были закрыты. Горячка шла на убыль, и Хансену впервые за два дня подумалось, что Орге получил шанс выкарабкаться. Сквозь приоткрытую дверь в нутро натопленной избушки зверобоев медленно сочился холодок, угар ночного костерка вытягивало прочь. Мысли постепенно прояснялись.

Травник возвратился потный и взъерошенный, таща охапку дров, собранных на берегу. Притворил ногою дверь, швырнул в угол две половинки посоха, перехватил верёвкой рыжий хвост волос и принялся натягивать рубаху.

– Сломал? – сочувственно заметил Хансен.

Жуга поморщился.

– Гнильё.

Он подтолкнул обломки в костёр и уселся рядом. Огонь тлел еле-еле, подобранное на берегу сырое дерево не хотело разгораться. Жуга недовольно передёрнул плечами, скрестил над костром пальцы, напрягся на мгновение и резко выдохнул два слова. Пламя полыхнуло чуть ли не до потолка, потом опало до прежних размеров, но заплясало уже не в пример веселее. Вода в котле тихонько зашумела.

Хансен со стоном закатил глаза.

– Ну почему, почему такие способности достаются дуракам? – спросил он, обращаясь к потолку и гневно заламывая руки. – С таким расходом силы я бы вылечила пятерых больных или привила на новом месте восемь розовых кустов, а этот недоучка жжёт себя в костре! Жуга, у тебя совершенно нет терпения! Где те ограничения, которым я тебя учила? Ты совсем себя не контролируешь.

Как всегда в момент волнения верх одержала Герта – Хансен снова говорил о себе как о женщине. Жуга притворился, что ничего не заметил. Помолчал. Провёл ладонью по лицу, царапая отросшую щетину, посмотрел на пальцы и рассмеялся – нервно, резко, неожиданно.

– Мне кажется, я спятил, – объявил вдруг он. Хансен взглянул на него вопросительно, и Жуга пояснил: – Сейчас я видел мышь с копытами. Сначала думал – показалось, а потом она второй раз вылезла.

– Мышь с копытами? – теперь уже Хансен расхохотался. Вытер выступившие слёзы. – Ох, господи, Жуга, это лемминг! Просто лемминг. Мышь-пеструшка и ничего больше. У них зимой отрастают копытца, чтобы снег копать.

– Ах, вот оно что… А я уж невесть что подумал. – Травник с облегчением потряс головой. – Проклятая равнина. Плоская, как стол, ни деревца, ни кустика. Всё время так и тянет оглянуться. А тут ещё эти как выскочат…

– Ещё бы! Ты, наверное, так топотал, что перепугал их до полусмерти, – Хансен всё ещё улыбался, хотя глаза его посерьёзнели. – Что-то я не припомню, чтобы ты раньше бегал от мышей. В последнее время ты вообще принимаешь всё слишком близко к сердцу. Здесь север, Жуга. Все чувства обостряются, а ничего не происходит. Любое, даже самое малое событие становится как гром, как вспышка света. А ты и без того дымишься, как вулкан. Смотри не взорвись.

– Легко тебе говорить! – неожиданно резко огрызнулся тот, вскочил и зашагал по хижине, сутулясь, чтоб не стукнуться о потолок. – А с меня как будто кожу ободрали: я без этого меча будто голый. Олле ещё… Яд и пламя! – Жуга остановился, нервно отгрыз заусеницу. Топнул ногой, развернулся к Хансену лицом. – И ведь что самое смешное – Ашедук сам меня предупреждал, что проколет бурдюки!

– Проколет бурдюки? – удивлённо переспросил Хансен. Нахмурился. – Так. С этого момента давай поподробнее. Во-первых, когда предупреждал? А во‑вторых, что это значит: «проколет бурдюки»?

Сосредоточенно моргая от плавающего в воздухе дыма, Хансен выслушал рассказ травника и задумался.

– Чего молчишь? – спросил Жуга.

– Постой, не торопи. А знаешь, интересная получается история. Как ни крути, везде один конец: хочешь остаться в живых, хочешь, чтоб тебя не предавали – не имей друзей. Так, что ли, получается?

– Получается, что так. Не взял бы я его с собой, сидел бы сейчас спокойно.

– Знал бы прикуп, пил бы пиво… Ведь сразу можно было догадаться, кто стрелял!

– Догадаешься, как же, – буркнул травник. – Мы ведь лысого искали.

– А Ашедук какой был?

– Кто знает! Он колпака при нас ни разу не снимал… Хитрый, зараза, слов нет.

– Да, запутались, – признал Хансен. – Значит, говоришь, он как бы их король?

Жуга поднял голову. Впервые за весь день в его глазах проглянул интерес.

– Почему «как бы»?

– Насколько я знаю свободных гномов, вряд ли ими можно править. Что он задумал?

Травник пожал плечами. Не ответил. Вместо этого потянул к себе сумку и вытряхнул оставшуюся провизию на одеяло. Поворошил рукою твёрдые лепёшки сухарей, кручённые двойным жгутом полоски вяленого мяса и сушёную рыбу, отложил в сторонку толстый брус копчёного сала. В другом мешке была крупа и сушёные ягоды, Жуга не стал их распаковывать, только взвесил на руке. Гора провизии на первый взгляд выглядела внушительно, но было ясно, что даже при самом экономном расходе на троих её едва хватит