— Во-во, его самого. Ступай, а завтра, чтобы без опозданий, слез и кругов под глазами. Завтра у нас важные гости, госпожа Данилец. Завтра ты должна быть во всеоружии.

Олеся собралась за полчаса. И уже через десять минут топталась у дежурной части отделения милиции, где нес свою нелегкую вахту Хальченков Виктор Георгиевич.

Дежурный неоднократно призывал ее успокоиться и занять место на скамейке по другую сторону коридора. Но она не могла сидеть. Ей надо было двигаться, ходить, говорить, рассуждать вслух.

Единомышленников, правда, что-то не находилось. Хальченков, как всегда, где-то задерживался, и ее ожидание растянулось на целые сутки. Это ей так показалось. На самом деле, ждала она всего полчаса.

— Добрый день, Олеся, — совершенно по-доброму поприветствовал ее Виктор Георгиевич, коротко глянул на пакет в ее руках. — Все собрали?

— Да.

— Надеюсь, ничего лишнего. Про наркотики, деньги, острые предметы наслышаны?

— Да.

— Тогда идемте. Ваш Хабаров пока еще в СИЗО, через пару дней увезем в тюрьму.

Тюрьму?! Почему в тюрьму?! Зачем?! Он же не виноват ни в чем! Надо же разбираться, а не клеймить…

Боже, как она разволновалась! Ноги моментально сделались ватными. По спине поползли крупные капли ледяного пота, будто ящерицы, бр-рр. А во рту моментально все пересохло, хоть доставай пачку сока, что купила для Влада.

— Сюда, Олеся, — командовал Хальченков, открывая перед ней все новые и новые двери. — Времени у вас будет совсем немного, минут десять, не больше. Постарайтесь уложиться.

О чем говорить с Владом, она пока плохо себе представляла. Бочком протиснулась вслед за Виктором Георгиевичем в тесное помещение с зарешеченным окошком под самым потолком. Послушно устроилась на скамейке в уголке и стала ждать.

Влада привели минут через пять.

Сначала за металлической дверью послышались шаги. Потом отрывистые команды: лицом к стене или что-то подобное. Через мгновение Хальченков распахнул перед Владом дверь и, впустив его в помещение, вышел. Правда, перед тем, как исчезнуть, выразительно глянул на часы, снова проговорив:

— Десять минут, Олеся…

Хабаров стоял у самой двери, заложив руки за спину. На нее смотрел со странным выражением на лице. Олеся сказала бы, что со смесью удивления и жалости одновременно.

— Я дура, да, Влад? — вдруг сказала она, почти задыхаясь от желания броситься ему на шею.

Он сначала пожал плечами, а потом спросил едва слышно:

— Почему?

— Ну… Я здесь, а ты… Ты, наверное, и не ждал меня вовсе, и видеть не хотел…

Господи! Что она несет?! У них всего-то десять минут, шестьсот секунд — по-другому. Секундомер уже запущен, нужно говорить о чем-то важном, существенном, а не нести всякий вздор.

— Ты хороший человек, Олеся. Я понял это еще тогда, потому и ушел. Прости меня, девочка, — проговорил вдруг Хабаров, без всякого выражения. — Я не ждал тебя. А вот видеть тебя хотелось. Честно хотелось. Не для алиби, нет. Это все Андрюхина затея. Хватается за все, что может мне помочь, толку-то… Видеть тебя хотелось, честно. Хотел сказать, чтобы ты не думала ничего такого… Я ведь ее не убивал, Олесь! Ударил несколько раз, это правда. Даже нос ей разбил и губы до крови. Но не убивал. Незачем мне это. Да и злости за четыре года последних столько было, что… Перегорело, одним словом, почти уже все. Только и хватило меня на то, чтобы ударить.

Она же знала!!! Знала и была уверена! Это все Хальченков противный сбивал ее с толку. И гадости всякие про Влада говорил, и убедить пытался.

— Влад! — она медленно поднялась со скамейки и пошла к нему. — Я ни минуты не сомневалась, знаешь! Ни минуты не сомневалась в том, что ты ни в чем не виноват… Господи, как же я… Как же я рада тебя видеть!!!

И она бросилась к нему на шею. Влипла в его невозможно колючую от недельной щетины щеку губами и, совсем не замечая того, что плачет, снова прошептала:

— Я верю тебе, Влад! Верю!!!

Невероятных трудов стоило ему не оттолкнуть ее от себя. И руки уже поднял для того, чтобы оторвать глупышку, чтобы отодвинуть, чтобы не верить и не мечтать…

Не смог. Обхватил за плечи и притиснул к себе. И глаза зажмурил так сильно, что даже веки заныли. Носом уткнулся в ее волосы, дышал ее свежестью и надышаться не мог. После вони общей камеры это было сложно.

— Влад, послушай, милый! У нас очень мало времени.

Она все же опомнилась первой. Отстранилась, не выпуская его шеи из кольца рук, глянула с мольбой и нежностью и проговорила:

— Нужно что-то предпринимать, понимаешь! Нельзя так просто сидеть и ничего не делать!

— Олеся… — Хабаров провел по ее щеке пальцем, вытирая мокрую дорожку от слез, и вздохнул. — Все бесполезно. Я был на месте, где было совершено убийство, следы от моих ботинок там имеются. Свидетелей нет. Никто никого и ничего не видел. Остаюсь я! Им чего еще нужно! Есть преступление, есть преступник, чего огород городить!

— Послушай! Послушай меня, Владик! — Олеся вцепилась в воротник его куртки и от нетерпения принялась притоптывать на месте. — Нужно что-то делать! Нельзя прогибаться под недоразумения, понимаешь! Нельзя!!! Там же был кто-то еще! Был, раз убили твою жену! И… И для чего-то же она туда пошла! Это ведь не ты ее туда затащил? Нет! В этом даже следователь почти уверен, говорит, что ты следил за ней и какое-то время стоял в укрытии, наблюдал. Так ведь?

— Ну… Да, так.

Ее горячность понемногу действовала и на него.

Что-то внутри, где-то в области сердца, начало вдруг происходить. Как-то едва ощутимо дрогнуло, застонало и сделалось горячо-горячо, и еще очень больно. Но это ничего. Пускай лучше больно, чем никак.

Целую неделю он медленно умирал. Все в нем умирало: кусок по куску, клетка за клеткой. Будто рвал от него кто-то день за днем понемногу, избавляя сначала от способности страдать, потом думать, следом хоть что-то понимать. Хабарову не хотелось есть, пить, говорить, отвечать на вопросы. Его обвиняли, он соглашался. Ему предъявляли бесспорные доказательства его вины, а он и не спорил.

Зачем?! Зачем, если все давно уже решено за него.

Он убил Марину. Так, кажется, говорят милиционеры. Да и это бы была половина беды, кабы не сын и не теща.

Господи! Как?.. Как он посмотрит им в глаза, если доведется вернуться?! Что он сможет сказать в свое оправдание?! И как вообще станет оправдываться?! Он же ничего такого не делал!

— Влад! — снова вклинился в его агонизирующий мозг горячий шепот Олеси. — Влад! Очнись, пожалуйста!!! Нужно что-то делать!!!

— Что? Что я могу сделать, находясь здесь, милая? — ему вдруг стало стыдно своего небритого лица и неприятного дыхания, грязной одежды и рук, которые не мыл уже давно. — Мой адвокат — полнейший идиот — уговаривает меня подписать признание. Говорит, что мой шанс получить меньший срок. И…