4 августа Англия предъявила Германии ультиматум, требуя очистить территорию Бельгии и безоговорочно соблюдать ее нейтралитет. Ответа не последовало. Англия объявила Германии войну.

Когда 4 августа 1914 года редактор газеты «Гамбургишер Корреспондент» фон Эккардт сообщил Бюлову, что Англия объявила войну Германии, тот мрачно отозвался: «Наступает горе Нибелунгов!» На следующий день экс-канцлер был принят императором, и его потрясло, по его словам, «бледное, испуганное и искаженное лицо Вильгельма 11, который казался возбужденным и вместе с тем обессиленным. Глаза беспокойно бегали». Зачинщик войны, до последнего момента надеявшийся на британский нейтралитет, был потрясен тем, что самый опасный враг Германии открыто вступил в борьбу, которая, как все понимали, будет борьбой не на жизнь, а на смерть и кончится крахом одного из соперников. Канцлер же Бетман-Гольвег на вопрос Бюлова: «Скажите, пожалуйста, как все это произошло?», т. е. каким образом началась мировая война, – только воздел руки к небу: «Да кто ж мог это знать!» Потом, правда, он пытался подвести рациональную основу под свою политику, приведшую Германию и мир к катастрофе: «Будет жестокая, но короткая, очень короткая гроза. Я рассчитываю, что война будет продолжаться три, самое большее четыре месяца, и на этом я построил свою политику. А затем я надеюсь, несмотря на войну и даже именно благодаря войне, установить действительно дружественные, полные взаимного доверия, лояльные отношения с Англией, а через Англию и с Францией. Германо-англо-французская группировка была бы лучшей гарантией от тех опасностей, какими угрожает всей европейской цивилизации варварский русский колосс… Внешнеполитический культурный блок между Англией и Францией будет… благодетельным и плодотворным». Бюлов был потрясен наивностью Бетмана, полностью оторванного в своих построениях от реального положения вещей. И канцлер, и император, обещавший солдатам, что они вернутся домой еще до осеннего листопада, рассчитывали на шлиффеновский блицкриг, призванный сокрушить Францию. Они надеялись, что французы и бельгийцы капитулируют, после чего Англия не рискнет продолжать войну в союзе с одной только Россией и пойдет на компромиссный мир, а Россию тогда тоже можно будет принудить или к миру, или к капитуляции. При этом у германских вождей не возникало никаких сомнений в осуществимости «гениального плана Шлиффена» и не было заготовлено альтернативных сценариев на случай, если он вдруг даст осечку. А ведь несложно было предположить, что французы, имея за своей спиной всю мощь Британской империи, не капитулируют даже после потери столицы и значительной части армии. И вот тогда, действительно, горе Нибелунгам! Но канцлер так надеялся на блицкриг, что даже запретил делать закупки продовольствия в нейтральных странах в дни сараевского кризиса, чтобы не создавать у противников впечатление, что Германия готовится к войне. Тем более что на три-четыре месяца войны запасов хватило бы с лихвой.

Многие в Германии недооценивали опасность того, что Англия оказалась в числе противников Германской империи. Здесь сказалась вера в то, что война будет «молниеносной». По свидетельству Бюлова, «когда в августе 1914 года начальнику Генерального штаба Мольтке сообщили, что Англия объявила нам войну, он со вздохом облегчения сказал: «Слава богу, я предпочитаю видеть английскую армию перед собой, чтобы иметь возможность разбить ее, чем когда она недосягаема в своем недоброжелательном нейтралитете». В Мюнхене на улицах расклеивали объявление короля Людвига III: «Англия объявила нам войну. Одним врагом больше, тем почетнее будет наша победа».

Как справедливо заметил Карл Каутский, «с того момента, как Бельгия решилась на сопротивление, а Англия вступила в войну, положение Германии стало отчаянным».

Рейхсканцлер Германской империи Теобальд фон Бетман-Гольвег (1856–1921) – германский политический деятель, рейхсканцлер Германской империи, премьер-министр Пруссии в 1909–1917 годах

И уже 5 августа начальник германского Генштаба представил МИДу очередной меморандум, в котором звучала нескрываемая тревога: «Объявление войны Англией, которое, по достоверным сведениям, было задумано с самого же начала конфликта, заставляет нас исчерпать все средства, которые могут содействовать победе. При том серьезном положении, в котором находится отечество, нашим долгом становится пользование всякими средствами, могущими повредить врагу. Жестокая политика, которую ведут против нас наши противники, дает нам право на беспощадный образ действий.

Восстание в Польше подготовлено; оно падет на уготованную почву, так как уже сейчас наши войска встречают в Польше почти как друзей. Так, например, во Влоцлавеке они были встречены хлебом и солью.

Настроение Америки по отношению к Германии дружелюбное. Американское общественное мнение возмущено позорным обращением с нами. Это настроение следует, по возможности, использовать. Самые влиятельные лица немецкой колонии в Америке должны быть призваны воздействовать на прессу в нашу пользу и впредь. Возможно, что Соединенные Штаты под нашим влиянием решатся на выступление своим флотом против Англии, за которое в виде награды за победу им улыбнется Канада.

Восстание в Индии и Египте, а также и на Кавказе имеет, как я уже указал на это в моем письме от 2 августа, величайшую важность. Путем договора с Турцией министерство иностранных дел будет в состоянии осуществить эту идею и возбудить фанатизм ислама».

Выходит, германские военные, в отличие от политиков, с самого начала сараевского кризиса имели очень мало сомнений, что Англия не останется в стороне от конфликта, но тем не менее постоянно подталкивали канцлера и кайзера к войне. При этом Мольтке-младший предавался прекраснодушным иллюзиям насчет едва ли не прогерманской позиции США и того, что Штаты можно будет соблазнить Канадой. И мечтал о несметных мусульманских ратях, способных восстать и подорвать мощь Британской и Российской империй.

На самом деле в России и Египте, равно как и в Индии, мусульмане так и не восстали, дело ограничилось лишь борьбой партизан в Ливии против итальянского господства. Англичанам же удалось организовать весьма успешное восстание арабских подданных турецкого султана.

Характерно, что руководители Германской империи так до конца и не решили вопрос, с какой Россией им выгоднее было бы иметь дело: с самодержавной или с революционной. Князь Бюлов вспоминал: «Могло казаться сомнительным, что для нас выгоднее – Россия самодержавная или революционная… Но было ясно, что если для нас легче объясняться с царской Россией, чем с республиканской, потому что при русском дворе, в русском обществе и в русском чиновничестве мы находили гораздо больше точек соприкосновения, понимания и симпатии, чем у тех элементов, которые победили бы самодержавие, то, с другой стороны, приход последних должен был ослабить русскую мощь. Во всяком случае князь Бисмарк оказался прав, предсказав, что война между тремя империями будет означать серьезную опасность для трех императоров. Он никогда не заострил бы так войну против царизма, как это сделал Бетман».