И я два раза хлопнула в ладоши.

Самсонова задела и моя реплика, и мой жест.

– А что тут такого? – с недовольным видом поднял голову адвокат. – Хорошего она наняла адвоката, действительно хорошего! Дело с самого начала представлялось мне безнадежным, но я за него взялся и сделаю все, чтобы Ельцову дали как можно меньше, признав смягчающие обстоятельства. К примеру, убийство имело место в состоянии аффекта. Несколько лет скостится. Так что не надо бросать в мой адрес всякие реплики. Я лучше вас сработал, потому что я разгребаю то, что есть, а вы еще добавляете трупы, из-за которых суд может стать особо подозрителен и возьмет, да и пришьет Ельцову организацию бандитской группировки, которая сейчас убирает свидетелей.

– Да ну?

– Между прочим, – в голосе Самсонова появилась ядовитая ирония, – вас, Мария, саму не без труда отмазал от неприятностей ваш начальник, у которого, верно, имеются некоторые связи. Так что радуйтесь и не проявляйте ненужных инициатив. Вы уже проявили с теми троими, Кукиным, Каладзе и Каманиным.

– Кукин, Каманин, Каладзе. Просто три «К». ККК – Ку-клукс-клан. Так они сами нарывались, эти ваши ККК, – спокойно сказала я. – И вообще, господин адвокат, мне кажется, что наш разговор ни к чему не привел. Я прекрасно знаю, что в свое время вы предоставляли юридическое обеспечение ряду фирм, принадлежащих Грифу. А если знаю я, то уж тем более – и куда больше! – знает мой босс. Более того, мой босс, думаю, знает многое о ваших совместных махинациях, и если вы будете слишком настойчиво на него давить, то он скинет эту информацию куда следует, и даже Туманову в таком случае мало не покажется. А за сим – попрошу вас выйти вон. Прошу, господин адвокат!

Самсонов хотел что-то сказать, но слова застыли на его искривленных сарказмом губах, и он покинул офис, высоко подняв голову.

После ухода визитеров я позвала Валентину и спросила у нее напрямик:

– Валя, где те указания, что оставлял мне Родион?

– Вообще-то, Маша, он прислал что-то на клочке бумаги, чуть ли не туалетной, с каким-то улыбчивым молодым человеком. Я никогда его прежде не видела. Тот сунул бумагу в ящик Родионова стола. Как будто сам Родион не мог… или же бумагу поприличнее, или вообще на компьютере…

– Куда же он мог уехать?

– Я сама волнуюсь! – всплеснула руками Валентина. – Правда, он сказал по телефону, чтобы я не переживала, что все будет хорошо, но чтобы я никуда пока что не выходила из дому и никому не открывала.

– Та-ак, – протянула я. – Вот, значит, как? А тот ящик, куда этот молодой человек сунул эту, с позволения сказать, туалетную бумагу? Он закрыт на ключ?

– И ключ у меня.

– Ну так открывай!

Валентина сразу же заволновалась. Сверху донесся пронзительный вопль Тапика, тут же синхронно залаял Счастливчик, и она под шумок хотела было улизнуть, но я крепко прихватила ее за локоть:

– Погоди, Валечка, от меня еще никто так легко не уходил. Открывай ящик и только потом иди к своему чаду. Ну что же ты молчишь?

– Но ты же больна и…

– Я совершенно здорова! Но если ты хочешь загнать меня в гроб, то можешь продолжать и дальше разыгрывать из себя сверхзаботливую сиделку. Ну!

Валентина оглянулась, словно кто-то мог за ней подсмотреть, потом быстро сунула мне ключ, вынутый из кармана домашнего халата, и скороговоркой выпалила:

– Ящик верхний слева.

«Конспираторы», – грустно подумала я, открывая ящик. На черной кожаной папке, положенной поверх груды разнокалиберных документов, обнаружился свернутый вдвое листок бумаги. Выглядел он и в самом деле непрезентабельно. Я развернула его, и первое, что мне бросилось в глаза, была надпись крупными буквами примерно в середине Родионова послания: «Присутствуй на всех заседаниях суда. Убийца непременно будет там».

Впрочем, данная рекомендация не выглядела самой удивительной, после того как я прочитала все письмо, написанное боссом. Родион Потапович вообще предпочитал ручной эпистолярный способ сообщений современной электронике.

Вот что было написано в письме: «Мария! К сожалению, дела вынуждают меня покинуть Москву. Не пробуй разыскивать меня, я сам тебе позвоню в случае надобности. Я не смог попрощаться с тобой, так как ты отдыхала, а при твоем состоянии здоровья я счел излишним беспокоить тебя. То, что ты прочитаешь ниже, Мария, не приказ, а всего лишь рекомендации, которые ты могла бы, но вовсе не обязана исполнять.

Во-первых, скоро начнется суд над Ельцовым. Присутствуй на всех заседаниях суда. Убийца непременно будет там.

Во-вторых, наблюдай за Кристалинской. Есть основания считать, что на нее может быть совершено покушение. Время и место могут быть самыми неожиданными.

Валентина передаст тебе эту записку, когда ты поправишься.

Родион».

Я прочитала записку Родиона еще раз, чтобы убедиться, что я усвоила все, что там написано, и что мой мозг не дал сбоев. Откровенно говоря, первой моей реакцией на эту эпистолу было раздражение и смутное недоумение.

«Что-то я тебя не понимаю, друг мой любезный Родионушка свет Потапыч, – подумала я. – То ты советуешь мне остерегаться Кристалинской, то теперь утверждаешь, что я сама должна чуть ли не оберегать ее от злого умысла. И вообще…»

Вообще поведение босса оставалось для меня загадкой. Дело, которое вело наше агентство, а именно – об убийстве Таннер, за две недели, истекшие с момента заказа, густо обросло событиями, домыслами, версиями, сплетнями.

С некоторых пор данное расследование, особенно после автокатастрофы с человеческими жертвами (одной из которых едва не стала я), стало раздражать меня. Поведение моего почтенного босса, Родиона Потаповича, вызывало недоумение.

Родион, по всей видимости, окончательно возомнил себя новоиспеченным Шерлоком Холмсом и потому таинственно скрылся, чтобы вести какую-то закулисную и, верно, не совсем чистую игру. Как это, впрочем, бывало и раньше. Мне же осталась роль недалекого доктора Ватсона, а то и того хуже – ведомой сыскной собачки-ищейки. Босс, как мне казалось, определенно выдавал мне далеко не всю имеющуюся у него информацию по делу, приберегая наиболее опасную и находящуюся в аналитической разработке для себя.

По крайней мере у меня было весьма устойчивое ощущение, что Шульгин натолкнулся на что-то такое, что вызвало у него огромный интерес и не менее значительную тревогу.

Иначе он не вел бы себя так.

Ну что же, мне достаточно шишек. Наверное, настала пора выполнять рекомендации босса. Тем более что, и это самое смешное, они почти совпадали с тем, что говорил мне адвокат Самсонов…

* * *

Суд над Ельцовым начался через два дня.

К этой торжественной дате я почти совершенно выздоровела и привела себя в порядок. Моя внешность не носила на себе уже ни малейшего отпечатка страшной катастрофы, в которую я попала три недели назад. Многим это покажется чем-то неправдоподобным – да! – но тем не менее я говорю чистую правду.