Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не похвала, это апофеоз Ривадавиа и его партии, уже не существующей как политическая сила, хотя Росас хитрит, упорно именуя «унитариями» своих нынешних врагов. Старая партия унитариев погибла, подобно Жиронде[247], много лет назад. Но среди ее ошибок, опрометчивых шагов и фантастических идей было столько благородного, великого, что пришедшее вслед за ними поколение воздавало ей самые пышные почести. Многие из тех людей остаются еще среди нас, хотя они уже не составляют организованной партии: это реликвии Аргентинской Республики, столь же почтенные и благородные, как реликвии Империи Наполеона. Унитарии 1825 года представляют собой определенный тип, который мы легко отличим по фигуре, манерам, интонациям и взглядам. Мне кажется, среди сотни аргентинцев я угадаю: вот унитарий. Унитарий ходит прямо, с высоко поднятой головой, никогда не свернет со своего пути, даже если рушится здание; говорит он высокомерно, дополняет фразу саркастическими гримасами и решительными жестами; его идеи четки, неизменны; и накануне сражения он будет продолжать дискуссию по всей форме о каком-либо акте или о новой законодательной формуле: так он воздает почести своим идолам — Конституции и гарантиям, установленным ею для личности. Религия, которую он исповедует,— это будущее Республики, чей образ, неопределенный, но грандиозный и возвышенный, постоянно является ему, овеянный былой славой, и не позволяет заниматься насущными делами. Невозможно вообразить поколение более рассудочное, более склонное к дедукции, более инициативное и одновременно в высшей степени лишенное практического чутья[248]. Приносят известие о победе врага, у всех оно на устах, в официальных сообщениях подробно описывается происшедшее, один за другим появляются раненые — унитарий полагает, что это невозможно, и приводит столь основательные доводы, что заставляет вас усомниться в том, что видят ваши собственные глаза. Он так верит в высшее предназначение своего дела, так постоянен и самоотвержен в готовности отдать за него свою жизнь, что ни изгнание, ни бедность, ни бег времени ни на йоту не умерят его пыл.
Если говорить о твердости его духа и энергии, то они бесконечно выше, чем у пришедшего вслед за ним поколения. Помимо прочего, унитариев отличают от нас особо изящные жесты, церемонное обращение, чрезмерная чопорность. В салоне нет им равных, и несмотря на то, что им уже досталось от жизни, они более учтивы, более оживленны и предупредительны в обращении с дамами, чем их сыновья.
По мере того как демократическое движение принимает все более отчетливые очертания, у нас утрачивается уважение к форме, и не так-то просто представить себе просвещенность и утонченность буэнос-айресского общества до 1828 года. Всем приезжим европейцам тогда казалось, что они находятся в Европе, в парижских салонах; здесь было все — даже французское тщеславие, которым кичились тогда франты Буэнос- Айреса.
Я привел все эти подробности, чтобы дать представление о времени, когда предпринимались попытки создания республики и шла борьба противоборствующих начал. Кордова, город испанский по литературному и религиозному образованию, незыблемый, враждебный революционным начинаниям, и Буэнос-Айрес, где все ново, все бурлит, все в движении,— вот два города, олицетворение тех партий, борьба между которыми шла во всех городах, подобно тому, как происходит это во всех странах. Не знаю, существует ли еще где-нибудь в Америке аналогичное явление: каждую из партий — ретроградную и прогрессивную — в высшей степени ярко представляют два города, порожденные разными цивилизациями и питающиеся идеями из разных источников: Кордова — тем, что идет из Испании, от Соборов, Писания, сводов римского права, Буэнос-Айрес — идеями Бентама, Руссо, Монтескье и вообще всей французской литературы.
К этому следует добавить еще одно, не менее серьезное обстоятельство: в результате борьбы за независимость произошло ослабление всех национальных связей. Когда власть вырывают в одном месте, чтобы укоренить ее в другом, проходит много времени, прежде чем она снова пустит корни. Республиканец тех времен говорил, что «власть — это не что иное как договор между правителями и управляемыми». Немало унитариев живо и поныне! Власть основывается на не подлежащем осмыслению признании того, что нация есть явление постоянное. Таму где начинают думать и проявлять свои желания, нет власти — подобное переходное состояние называется федерализмом; вслед