Ориентация на идеал стабильности затрагивает экономические, экологические и социальные аспекты жизни. Дизайнер Уве Боден[89] добавил к этим трем столпам четвертый — эстетику. Он задался вопросом, как передать идею постоянства, и увидел в коммуникационных дизайнерах тех экспертов, кто способен сделать это. Ведь именно они практикуют комплексный подход к изображению взаимоотношений между вещами. «Задача в том, чтобы придать идее постоянства художественную форму, не усложнив и не исказив ее», — пишет Боден. Только тогда возможно то, что Дэниел Гоулман определял как творчество — оставлять после себя вещи немного лучше, чем они были до этого.

К сожалению, мир полон людей, оставляющих после себя полученное — и некоторые даже сами не замечают этого — в худшем виде, чем оно было. Так происходит, когда творчество и интеллект используют, чтобы преследовать эгоистические цели. Последнее оправдывается работодателями, не способными понять, что хорошая экономика значит больше, чем максимизация прибыли. Творчество затрагивает не только работу, но и жизнь. И это ставит перед нами множество важных вопросов. Джек Корнфилд обобщил их: «Во что мы инвестируем наше время, наши силы, наше творчество, нашу любовь? Нам придется взглянуть на свою жизнь без сантиментов, без преувеличений, без идеализма. Действительно ли отразилось в том направлении, куда мы свернули, то, что мы по-настоящему ценим?»

Творчество только тогда становится формой жизни, когда мы не перестаем задумываться, каков смысл нашей работы, какое направление мы выбираем и оставляем ли мы мир после себя лучше. Суть вопроса в том, что у нас всегда есть возможность изменить направление и начать жить и работать иначе. У творчества есть сила изменить многое. «Наш творческий труд связывает искусство и пережитое, искусство и исцеление, искусство и социальное поведение. Есть связь между стремлением к красоте, желанием быть здоровым и жаждой политической свободы… Культура и искусство — ресурсы, жизненно необходимые для выживания. Творчество не только в искусстве, но и в науке, технике и в повседневности — источник человеческой самореализации. Творчество способно заменить собой конформизм как основной модус социального бытия», — пишет музыкальный импровизатор и автор Стивен Нахманович[90].

Нам нужен разум, чтобы осознавать проблемы и разрешать их. Кто отказывается серьезно задумываться — тот выбирает комфорт, у него нет истинного мужества обрести понимание себя самого. Глупые люди — не просто нетворческие и ленивые, но слабовольные и чаще оказываются в беде. Глупость — это или то, чем управляют другие и что подчиняется всем приказам, или то, что эгоистично и всегда говорит «нет». Но и высочайшего IQ недостаточно, чтобы полностью постичь всю сложность мира. Мы не боги. Поэтому рациональное мышление направлено на то, чтобы упрощать, разрешая проблемы.

Того, что мы понимаем под интеллектом, всё же недостаточно, чтобы определить способности человека: творческую силу оно в себя не вмещает. Для творчества необходимо большее, нежели интеллектуальный процесс, иначе нам пришлось бы делать только то, что должно, и уже больше никогда — то, что хотим. Непосредственная творческая работа определяется страстной преданностью определенной деятельности, и часто мы замечаем, что всё получилось, уже завершив ее.

Разум — это не всё. Только ограниченная часть творческой жизни и работы планируется осознанно. «Определенная стерильная часть формы мышления возможна и без чувства. Но настоящее творческое мышление, безусловно, опирается на чувства», — пишет научный журналист Бас Каст в своей книге Wie der Bauch dem Kopf beim Denken hilft («Как живот помогает голове думать»). Многое нам удается, потому что мы доверяем своей интуиции и следуем неосознанным импульсам. Иррациональное, даже нежелательное чувство может стать двигателем для творчества.

Борвин Банделоу[91], ведущий исследователь страха, выявил интересную зависимость между творчеством и страхом. «Страх дает нам нескончаемую энергию, необходимую для превосходства», — пишет он в своей Das Angstbuch («Книга страха»). Творческие люди часто «проникновеннее, эмоциональнее и увлеченнее, чем прочие». Страх, если он не парализует, вызывает гиперчувствительность, а сильные чувства — источник творческих успехов. Только глупцы никогда не испытывают страха, так что и здесь устанавливается зависимость между интеллектом и творчеством. Ничто так не мотивирует, как необходимость преодолеть страх: поэтому артисты, страдающие социофобией, часто выходят на сцену, чтобы насладиться чувством преодоления.

К сожалению, существует зависимость между страхом и алкоголизмом: супер-эго растворяется в алкоголе, как говорят психологи. Горячительное снимает страх, и это приводит к привыканию. Итак, некоторые страхи могут (однако не должны!) быть источником творчества.

Мы часто выносим оценки и принимаем решения, не зная, на чем они основаны. Не взвешивая все аргументы за и против, решаем, что человек нам симпатичен, выбираем музыку или подбираем шрифт для оформления, чтобы лишь после того убедиться, что решение было правильным. Что-то оказалось верно, потому что мы не размышляли о нем. Излишне тщательный анализ не всегда бывает полезен; то, что можно охватить рассудком, ограничено. Как только мы оцениваем интуитивно, наша неосознанность начинает играть ведущую роль. И так как это происходит постепенно, основано на опыте, как губка впитывает события окружающего нас мира, то область, которую охватывает бессознательное, гораздо шире, чем та, что доступна сознательному. Что-то в нас постоянно работает над занимающими нас вопросами, даже когда мы этого не замечаем.

«Сны» или воспаряющее в медитации сознание иногда указывают на происходящее в глубине нас. Интуиция, хотя она неточна и подпитывается из неизвестного нам душевного источника, способна охватить больше, чем рациональное, осознанное мышление. Неосознанность в состоянии постичь необозримый комплекс проблем во всей его широте и «сжимает эту информацию в интуицию», как пишет Каст. Разум иногда излишне редуцирует эту комплексность и может прийти к кажущимся логичными, но иногда бесконечно глупым выводам. И это выясняется только после.

Ключевым аргументом, почему автомобилю никогда не заменить лошадь, было то, что он уродлив, шумен, дорог, загрязняет окружающую среду и становится бесполезным железным хламом, перестав ездить. Число аварий показывает, что автовождение для нас безнадежно сложно. Но история всё же предпочла автомобиль; карету теперь редко встретишь где-нибудь, кроме центра Зальцбурга.