из-за своей стальной решётки. Он был ветераном Чрезвычайной Комиссии, потерял правую кисть руки на задании, поэтому имел право говорить подполковнику «ты». Андрей Николаевич и не возражал, они были старые знакомцы.

– Здорово, Фёдорович. – Горохов протянул ему правую руку, и кладовщик пожал её своей левой рукой.

– А ты разве не в отпуске?

– Кажется, отпуск у меня отменился, – ответил уполномоченный и перешёл к делу. – Слушай, Фёдорович, а у тебя те патроны, класса «О», ещё остались?

Кладовщик насторожился, посмотрел на подполковника долгим взглядом, а потом ответил:

– Так это ж секретный боеприпас, – мол, чего ты спрашиваешь, нельзя же про это говорить.

– Фёдорович, – спокойно произнёс Горохов. – Во-первых, у меня второй допуск секретности, выше меня только комиссары, а во-вторых, был приказ, что я имею право пользоваться этим боеприпасом. Приказ у тебя остался?

– С документацией у меня всё в порядке, – всё ещё насторожённо отвечал кладовщик.

– А приказ тот был бессрочный. Так что давай-ка мне два магазина этих патронов и армейский девятимиллиметровый к ним.

– Слушай, Андрей, я, конечно, тебе их выдам, но ты уж извини… Только под твою подпись. Сам понимаешь…

– Всё понимаю, везде, где надо, подпишусь, – согласился Горохов.

Через пару минут, когда нужный акт был составлен и подписан, Фёдорович встал и, звеня ключами, отпер большой стальной сейф, что стоял у стены, и достал оттуда одну коробочку из непрозрачного пластика, на которой не было ни единой буквы. Он поставил её на стол перед старшим уполномоченным.

– Вот, держи.

Горохов взял коробочку и открыл её. Да, головки пуль были выкрашены в мерзкий зелёный цвет. В коробочке было шестнадцать патронов. Это было то, что ему нужно.

– Вот, тут черкни, – Фёдорович положил ещё один лист.

Андрей Николаевич расписался и в этом акте. После этого кладовщик положил перед ним пистолет. Так называемый армейский «девять-восемь». Девятимиллиметровый, восьмизарядный. Горохов спрятал его в сумку, а коробочку с патронами – во внутренний карман пыльника, который потом застегнул на пуговицы.

– Всё, Фёдорович, давай…, – он протянул кладовщику руку и после рукопожатия пошёл к лестнице. Эти патроны… С ними ему было чуть-чуть поспокойнее.

***

Горохов очков не снимал. Пыль, а возможно, и пыльца. Да и не хотел он, чтобы кто-то из портовых рабочих видел даже часть его лица. А в три часа ночи погрузка была закончена. Но всё было не так, неправильно. Теплоход уполномоченному не понравился. Новенький с иголочки, большой, быстрый, дорогой.

– Слишком приметный, – сказал он капитану Сурмию. – По всей реке его будут замечать.

– Думаете? – спросил тот.

– Дорогой транспорт, перевозит дорогие, новые машины, людей с севера. Готов поспорить, это вызовет интерес.

– И кто может этим заинтересоваться?

– Тот, кого это может заинтересовать, – Горохов не хотел уточнять.

– Думаете, пришлые могут иметь тут, на этой пристани, глаза и уши? – кажется, капитан был из тех людей, которым нужно, чтобы всякая мысль была чётко сформулирована и закончена.

– Возможно, что и они имеют тут своих людей… Они ведь и оружие для даргов производят не сами, у нас покупают.

Немного нехотя, капитан всё-таки согласно кивнул.

– И вы, это…, – продолжил уполномоченный, – прикажите своим людям спрятать капюшоны от ук-костюмов (ультракарбоновых костюмов).

Костюмы должны были покрывать всё тело, кроме ладоней и лица.

В том числе охлаждение было нужно и голове. Сейчас же, пока охлаждения не требовалось, солдаты, да и сам капитан, откинули части костюма для головы за спину. Это бросалось в глаза; ни здесь, ни на юге такого никто не видел.

– У нас и так техника уникальная, лодка дорогая, форма наша необычная, ещё и снаряжение невиданное, одежда эта странная у всех торчит, – пояснил уполномоченный. – Прикажите спрятать.

Он и сам был в этом ук-костюме, капитан сказал, что к нему нужно привыкнуть, вот Андрей Николаевич и привыкал, но свой капюшон он сразу убрал под пыльник.

И с этим его предложением капитан согласился, он подозвал к себе сержанта и приказал довести до солдат пожелание человека, которого те считали проводником.

У лодки были и вправду новые, отличные двигатели, а капитан, совсем ещё нестарый человек, не жалел топлива. Ещё день не пошёл на убыль, а по прикидкам уполномоченного, они прошли уже треть пути. Он всё чаще выходил на палубу и стоял, прячась куда-нибудь в тень рубки, вглядывался в левый, пологий берег, что начинался за стеной бурого от пыльцы рогоза. Нет, ничего необычного он не видел. Даргов? Ну, это вряд ли, они не будут высовываться из-за барханов. Их не увидишь. О них узнаешь, только если обнаружишь, что кто-то начал по тебе стрелять. Казаков? Нет, они по левой стороне не кочуют. Шершни, осы, те же дарги. Но ему было как-то неспокойно. Может, оттого, что северяне не очень понимают, что делают. Они шли в экспедицию шумно, почти не скрываясь, словно ломились в проход, а это было не в его духе. Он на свои задания ходил тихо, на цыпочках. Может, поэтому он не чувствовал себя уверенно. А может потому, что не сам руководил операцией.

Уполномоченный не хотел курить на палубе, ветер носил в воздухе взвесь из пыли и красных спор, поэтому он поднялся в рубку к капитану судна, встал к запылённому окну, тут и покурить было можно, да и вид был получше:

– А вы что не отдыхаете, инженер? – спросил капитан, протягивая к его сигарете огонёк зажигалки. – В кубриках отличные кондиционеры.

– Наотдыхался уже, – уполномоченный прикуривает, а потом внимательно смотрит на крутые обрывы правого берега. Смотрит, смотрит и спрашивает, не поворачиваясь лицом к собеседнику. – А у вас какая сейчас осадка, капитан?

– Сейчас, с грузом, – метр сорок, – почти сразу отвечает капитан. Судя по всему, он считает Горохова, ну, если не одним из жителей Севера, которые его нанимали, то уж точно кем-то, кто к ним очень близок. – А почему вы спросили, инженер?

– Так просто, – Горохов отмахивается. Курит и смотрит на обрывистый правый берег. А ещё смотрит, как навстречу им, с юга, буксир толкает тяжело гружённую баржу. Скорее всего, она под завязку набита металлами из Перми, а может быть, герметичными бочками с паштетом из саранчи, бочками с рыбьим жиром, который с такой жадностью поглощают все виды ДВС.

Но спрашивал про осадку он неспроста. Уполномоченный видел, как из рубки и иллюминаторов проплывших буксира и баржи на их новёхонькую лодку смотрят люди. Глаза, слишком много глаз. На этой реке от них не скрыться. Поэтому он так хотел побыстрее покинуть судно. Барханы. Вот куда ему было нужно. Там его уже никто видеть не будет. Там ему будет спокойнее.