– Что?

Он ненадолго примолк.

– Как много ты потерял, когда ее не стало.

– Только не надо, – сказал я.

Еще несколько длинных секунд без слов, переполненных воспоминаниями о ней и о том, как хорошо нам было втроем.

– Насколько я понимаю, где-то в глубине души ты все-таки считаешь, что я способен на хладнокровное убийство, – произнес я.

Отец с силой потер руками лицо, поковырялся в глазах мозолистыми пальцами. Под ногтями у него чернела грязь. А когда заговорил, то с таким плохо скрываемым жаром, что я сразу понял: говорит он совершенно искренне.

– Ты так и не стал прежним, когда она умерла. До этого ты был такой славный мальчишка! Господи, да ты был просто идеал, чистая радость! А когда ее не стало, ты сильно изменился. Становился все более мрачным и недоверчивым. Обиженным. Отстраненным. Я думал, что со временем это у тебя пройдет. Но ты начал драться в школе. Ссориться с учителями. Ты постоянно был на что-то зол. Словно какой-то чертов рак тебя грыз! Будто что-то постоянно сжирало в тебе того славного мальчишку!

Он опять потер лицо ладонями – грубая кожа безжалостно сминала морщины.

– Я думал, ты с этим справишься. Хотя всегда оставалась и вероятность того, что ты окончательно сорвешься. Я просто не предполагал, что это произойдет таким вот образом. Думал, что ты врежешься на машине в дерево или тебя серьезно ранят в драке… Когда убили того парня, мне и в голову не пришло, что ты можешь быть за это ответствен. Но Дженис поклялась, что видела именно тебя. – Отец вздохнул. – Честно говоря, тогда я подумал, что ты просто наконец дошел до ручки.

– Из-за матери? – спросил я, и он не заметил ледяных ноток в моем голосе. Просто кивнул, и мне вдруг словно со всей силы врезали в грудь.

Меня обвинили по ложному обвинению, судили за убийство и выгнали ко все чертям собачьим, а он винит во всем этом смерть моей матери!

– Если я был в таком уж растрепанном состоянии, то почему же ты не предложил мне хоть какую-то помощь?

– В смысле типа психотерапевта?

– Ну да, хотя бы.

– Все, что нужно мужчине, – это твердо стоять ногами на земле. Мы думали, что у нас получится тебя туда поставить. У нас с Долфом.

– И все должно было уладиться, так?

– Не суди меня, парень.

– Как это уладилось с мамой?

Едва отец успел заговорить, как под подбородком у него вздулись желваки:

– А теперь тебе надо закрыть свой чертов рот! Ты толкуешь о том, что гораздо выше твоего понимания!

– В жопу! – выкрикнул я, распахивая дверцу пикапа. Двинулся по дороге, услышав, как у меня за спиной громко хлопнула другая дверца.

– Не уходи от меня! – крикнул он мне.

Я почувствовал его руку у себя на плече и, даже не сознавая, что делаю, развернулся и врезал ему по лицу. Он упал на голую землю, а я встал над ним. Опять увидел перед глазами яркую вспышку – последнюю секунду своей матери на этой земле, – и высказал вслух мысль, которая терзала меня все последние годы.

– Это должен был быть ты, – медленно произнес я.

Кровь катилась у него из носа, вдоль правой стороны рта. Отец казался совсем маленьким в пыли, и я вновь ясно увидел тот день, когда она сделала это: то, как ствол выпал из ее безжизненной руки, как кофе обварил мне пальцы, когда я выронил чашку. Но был еще один момент – мелькнувшее передо мной ее лицо, когда дверь распахнулась во всю ширь. Что промелькнуло на нем в ту секунду? Удивление, показалось мне. Сожаление. Я всегда считал, что просто себе это вообразил.

Но только не сейчас.

– Мы вернулись в дом, – с расстановкой проговорил я. – Мы вернулись из леса, и ты пошел ее проведать. Она попросила принести ей кофе. Тебя попросила.

– О чем ты вообще говоришь? – Отец кое-как стер кровь с лица, но не сделал ни единой попытки подняться. Ему не хотелось слышать этого, но он знал.

– Ствол был уже приставлен к ее голове, когда я открыл дверь. Она хотела, чтобы это ты видел, как она умирает.

Лицо отца резко побелело.

– Ты, а не я, – добавил я.

Развернулся и двинулся прочь.

Зная, что на сей раз он не станет меня останавливать.

Сойдя с дороги, я вернулся к дому Долфа тропами и тропками, которые до сих пор помнил. В доме было пусто, поэтому никто не видел, как я бессильно обмяк в углу, что я практически сломлен. Никто не видел, как я отчаянно пытался взять себя в руки, и никто не видел, как я швыряю свои шмотки в машину; но Долф подкатил, как раз когда я уже отъезжал, и я притормозил – из уважения к его поднятой руке и по причине откровенной тревоги, появившейся у него на лице, когда окна наших машин с опущенными стеклами поравнялись и он прочитал мои намерения.

Долф выбрался из своего пикапа и положил руки на крышу моей машины. Наклонился ближе, и я понял, что он заметил сумку на заднем сиденье. Его глаза задержались на моем лице, после чего он наконец заговорил:

– Это не выход, Адам. Что бы он тебе ни сказал, бегство – это не ответ.

Но он ошибался – ничего не изменилось. Недоверие лезло из всех щелей, и мне по-прежнему приходилось выбирать лишь между горем и злостью. Понемногу охватывающее меня безразличное отупение казалось по сравнению с этим настоящим блаженством.

– Было классно повидать вас, Долф. Но ничего не получится. Передайте Грейс, что я люблю ее.

Отъезжая, я видел, как Долф стоит на подъездной дорожке и смотрит мне вслед. Он поднял было руку и что-то сказал, но я уже не расслышал. Это было уже неважно. Робин отвернулась от меня. Отец окончательно потерян.

Все кончено.

Безвозвратно.

Узкими проселочными дорожками я доехал до реки – до моста, перекинутого через границу округа Роуан. Остановил машину там же, где и в прошлый раз, и спустился к самой воде. Молочные канистры по-прежнему болтались тут, и я подумал про потерянного мальчишку, которого любил мой отец, про те времена, когда стоящие передо мной задачи были не сложнее необходимости вовремя смазать ножны защитной пропиткой или снять сома с крючка. Интересно, подумал я, осталось ли во мне хоть что-то от того мальчишки или этот неведомый рак и впрямь сожрал его целиком? Я мог припомнить, каково это было. Один день в особенности. Мне было семь, и оставалось еще больше года до той странной, темной зимы, что вытянула из моей матери всю ее энергию и тепло.

Мы были на реке.

Купались.

«Ты доверяешь мне?» – спросила мама.

«Да».

«Тогда вперед!» – сказала она.

Мы бултыхались у самого края мостков. Солнце стояло высоко, а ее улыбка была полна озорства. Из-за ярких желтых искорок в ее голубых глазах казалось, что в них что-то горит. «Давай за мной!» – крикнула она и тут же с головой ушла под воду. Я увидел, как ее ноги дважды дернулись ножницами, и она исчезла под мостками.