и подтвердил перед Просперо, что его господин может рассчитывать на него в тот день, когда он окажется на троне. Однако… однако, оставалось решить один очень деликатный вопрос.

В договоре не упоминался Джакомо ди Вальперга[33], сторонник Людовика из Савойи. Этот пробел необходимо было заполнить, поскольку Дофин взял Вальперга под свою защиту, а его земли были захвачены герцогом Савойским. Людовик напомнил Просперо, что летом он не раз просил Сфорца принять меры против Савойи и добавил, что скорее предпочел бы отказаться от трона, чем бросить своего сторонника. Посланник Сфорца пытался объяснить, что он не получал никаких инструкций относительно Вальперга, и что не принято включать частное лицо в договор такой важности. В последующих беседах Людовик продемонстрировал все свое умение убеждать, приводя исторические примеры, шутя о добрых намерениях Сфорца и заверяя собеседника в своей доброй воле. Хотя Людовик высказывал все это необычайно дружелюбно, но он и не думал менять свою позицию.

Просперо да Камольи был искусным дипломатом, представителем самой передовой школы своего времени, но, будучи посланным на "самый край земного мира" (его собственные слова), он оказался несколько не на своем месте, тем более что принц, с которым ему предстояло иметь дело, вел дела таким образом, к которому его никто и ничто не подготовило. Вопреки себе, он вышел за рамки своих инструкций и согласился добавить в договор пункт, в котором Сфорца обязывался помогать Джакомо ди Вальперга, как стороннику Дофина. Просперо написал герцогу, что, учитывая добрые намерения Людовика в отношении Милана, он считает, что заключил хорошую сделку. Более того, Дофин милостиво согласился, чтобы новое положение было представлено на утверждение Сфорца, и 6 октября он подписал договор.

В начале февраля 1461 года, возвращаясь из Брюсселя, Людовик встретил Просперо, который ждал его, чтобы сообщить, что герцог Миланский ратифицировал Женапский договор. Однако герцог Савойский уже захватил все владения Вальперга и Милан не мог рисковать открытой войной против Савойи. Поэтому задача Просперо заключалась в том, чтобы добиться от Дофина исключения пункта о помощи Вальперга, который теперь не имел смысла. Людовик ответил, что в сложившихся обстоятельствах, вероятно, было бы лучше заменить эту статью договора денежной компенсацией. Как он и ожидал, ведь в Италии у него были отличные информаторы, Просперо сообщил ему, что по доброте душевной его господин готов выплатить компенсацию Вальперга в размере 12.000 флоринов. Но этой суммы было далеко не достаточно и Людовик пожелал изучить этот вопрос подробнее, а пока он предложил Просперо передать дело на рассмотрение самого Вальперга. Потрясенный, его собеседник заявил, что немыслимо обсуждать такую проблему с тем самым человеком, который является предметом обсуждения: такого еще никогда не было! Любезно, но твердо Дофин ответил, что только сам Вальперга может решить этот вопрос.

Из депеш, которые Вальперга писал в течение следующих двух месяцев, впервые вырисовывается точная картина деятельности Дофина, занимающегося своим искусством, которое было главны в его жизни, — искусством переговоров. Некоторые обороты речи, кажется, воспроизводят сам звук его голоса, и через этот портрет легко понять, как Людовик попеременно вызывал отчаяние и восхищение у миланского посла. Он играл перед Просперо роль, но иногда он также позволял собеседнику мельком увидеть его истинное лицо. В течение этих месяцев, которые были самыми значимыми в его жизни, он разыгрывал свою дипломатическую комедию с интенсивностью и энергией, совершенно несоизмеримыми с ее целью.

После первой встречи с Вальперга Просперо попытался убедить Дофина, что ни он, ни герцог Миланский не несут ответственности за ситуацию, в которую савояр попал по собственной вине. Людовик ответил, что, если бы положение Джакомо не было так плачевно, он не преминул бы "заставить его увидеть, что он ужасный человек". Но не подобает принцу обижать обиженных. Что бы кто ни говорил, "Джакомо ди Вальперга проиграл, и проиграл все, находясь под защитой Дофина". Что бы ни случилось, он сделал бы для своего сторонника все, что было в его силах. По настоянию Дофина Просперо согласился, вопреки своему желанию, снова увидеться с Вальперга… и поспешил написать своему господину, чтобы получить дальнейшие указания. 8 февраля Людовик угрюмо сказал ему:

Просперо, поскольку вам поручено предложить всего 12.000 флоринов, дело кажется настолько далеким от завершения, что лучшим и самым быстрым решением, я думаю, будет отказаться от нашего договора.

Затем он резко добавил:

По правде говоря… когда я сравниваю написанное герцогом Миланским с его словами, то ли из-за трудности языка, то ли по какой-то другой причине, я не могу понять ни "да", ни "нет" его решения относительно компенсации Вальперга […] В любом случае, поскольку в настоящее время я не могу заплатить Джакомо деньгами или помочь ему иным способом, я, по крайней мере, хочу удовлетворить его по-своему, связав его судьбу со своей.

Подчинившись желанию Дофина и выслушав его жалобы на скупость миланского герцога, Просперо утверждал, что при наличии самой доброй воле в мире, а Бог свидетель, что он полон доброй воли, он не может ничего сделать, кроме как надеяться, что Джакомо удовлетворится скромным предложением и потребовал окончательного ответа. Людовик ответил:

Хорошо, раз уж ты вынуждаешь меня к этому [Дофин отказался от Вы в пользу более интимного Ты], я выскажу тебе свое решение. При условии, что Вальперга получит замок, небольшой ежемесячный доход и 18.000 флоринов наличными, ты можешь устроить наш союз, как тебе будет угодно; и чем больше ты сделаешь для герцога Милана, тем счастливее я буду…

Просперо еще раз написал своему господину письмо с просьбой дать ему инструкции, которые, по его словам, должны быть точными, поскольку "мы имеем дело с человеком, который говорит ясно и который, следовательно, хочет, чтобы с ним говорили так же". Хотя его смущало то, что Людовик придавал значение мельчайшим деталям дела Вальперга, Просперо заметил: "Дофин чрезвычайно способен к искусству вести дела, и он делает замечательные наблюдения".

Однако, твердо стоя на своих позициях, Людовик изменил тактику и вступив в прямую связь со Сфорца, он сообщил последнему, что для того, чтобы снять свою оговорку, он готов принять аванс в размере 18.000 флоринов. Миланский герцог поспешил согласиться на это предложение, и Женапский договор, наконец, стал реальностью.

Дофин, конечно же, понимал, что эта дипломатическая кампания была несвоевременной и даже абсурдной. Но, будучи беженцем, он нашел способ утвердить своё Я. В ситуации Вальперга, который также был вынужден бежать, он увидел отражение своего собственного положения, и если он так яростно защищал Джакомо, то это была реакция против своего отца, который бросил его и позволил герцогу Савойскому захватить его земли.