Тело лежало на металлической кровати в небольшой комнате, а душа пыталась обрести над ним контроль.

Сначала показалось, что это дом Прапора, но потом, присмотревшись, Харитон понял, что комната ему незнакома. Хотелось выпить воды и еще чего-то. Подумав, он вспомнил чего. Молока. От возникновения этого слова в голове у Стольника свело скулы.

Встав с кровати, он увидел, что все облачение сводится только к трусам и майке очень большого размера. В спине что-то хрустнуло, и боль усилилась. Из окна комнаты просматривался огород и стена какого-то неказистого на вид здания.

Выйдя за деревянную дверь, он оказался в большой светлой комнате с диваном и большим столом, вокруг которого стояли стулья. На правой от входа стене было три окна, на которых висели аккуратные занавески. На подоконниках стояли цветы в горшках. Напротив окон располагался громоздкий секретер. Стены украшали черно-белые фотографии, отдающие желтизной, с изображениями на них мужчин и женщин с необычными прическами и в странной одежде.

Потягивая ногу, превозмогая боль и слушая хруст в позвоночнике, он пошел через комнату к приоткрытой двери, из-за которой пахло едой. Открыв дверь, Стольник оказался в маленьком помещении кухни и увидел широкую спину, перетянутую тесемкой, отчего спина напоминала ветчину. Сверху спина была увенчана головой в платке, снизу юбкой и торчащими из нее ногами в тапочках.

Ветчина обернулась на шум и оказалась щекастой теткой, которая с изумлением взмахнула руками.

– Добрый день, – поздоровался Харитон.

– Батюшки! – вытаращила на него глаза тетка. – Как же ты, милок, встал с постели с такой-то травмой! Тебя даже наш доктор лечить не взялся. Сказал, что ты ходить не сможешь все равно, а отвечать за тебя он не собирается. Ребята собрались сегодня уезжать и думают, брать тебя с собой или у меня оставить.

– Где они? – поинтересовался Стольник.

– На веранде обед ждут, и ты проходи. – Тетка показала рукой на дверь, расположенную по соседству с той, через которую он зашел.

– Молоко есть?

– Есть.

Тетка достала из холодильника почти полную трехлитровую банку с желанным напитком и стала озираться в поисках посуды:

– Сейчас я тебе в кружку налью.

Стольник молча взял у нее банку и принялся жадно пить.

– Смотри осторожней, а то оно холодное, можешь простыть, – попыталась его предостеречь женщина.

Он пил и чувствовал, что в желудке уже идут процессы по расщеплению молока и усваиванию питательных веществ организмом через кровь.

Допив молоко, Стольник вернул пустую банку хозяйке.

– Где вода? – поинтересовался он.

– Господи! После трех литров молока ты еще и воду пить собрался? Или может, умыться хочешь?

– Где?

– В колодце на улице. – Тетка опять указала на ту же дверь.

Стольник кивнул. Позвоночник у него стал хрустеть, как будто каждый сустав терся о соседний и становился на место. Беспокойства это не причиняло: наоборот, почувствовалось, что боль уходит и повышается подвижность.

Он вышел на веранду. За большим деревянным столом, накрытым зеленой клеенкой, сидели все три члена банды. Увидев Стольника, они вскочили со своих мест и замерли.

Вместо приветствия Стольник поднял руку. Этот же жест должен был показать бандитам, что им лучше оставаться на своих местах.

Набрав полведра воды, Стольник принялся жадно пить. Вода питала мышцы живительной влагой и наполняла силами.

Выпив почти всю воду, а остатки вылив на голову, он вернулся на веранду и сел за стол, перед которым по-прежнему в ступоре стояли бандиты.

– Садитесь, – предложил он.

– Мы лучше присядем, – шмыгнув носом, ответил Рябой, первым выходя из ступора и садясь на лавку.

– А сесть всегда успеем, – поддержал его Николс, «припарковывая» пятую точку рядом с подельником.

– Главное, чтоб не лечь, – согласился Сусел и хлопнул Харитона по плечу. – Спасибо, что с того света вытащил. Теперь я твой крестник.

– Пожалуйста. Крестник – это как?

– Ну, тот, за кого несешь ответственность по жизни, – объяснил Сусел.

– Да? Тогда тебе придется измениться, – согласился Харитон, задумчиво кивая. – Сколько я лежал без сознания?

– Вечер, ну и вот, сегодня до обеда, – посчитал Рябой.

– Где мы?

– Деревня Кутлугуза, если тебе это что-нибудь скажет. Полста километров всего отошли, недалеко совсем.

– Слушай, ответь мне только, – попросил Николс. – Кто ты? И откуда?

Последовал незамедлительный ответ:

– Я Харитон Стольник, сбежал из дурдома.

– Старая песня, мы это слышали, – отмахнулся Николс. – Ты ведь знаешь, что люди не умеют исцелять наложением рук, вытаскивать пулю из своего позвоночника, а потом восстанавливаться менее чем за сутки?

– Не знаю, а за сколько должны восстанавливаться?

– От такой травмы восстановиться нельзя вообще, – резко ответил ему Николс. – Это смерть или инвалидность.

– Медсестра в дурдоме говорила, что у меня очень хороший иммунитет, потому что у меня следов от уколов не оставалось.

Стольнику почему-то не хотелось говорить о своих догадках: возможно, сны о том, что он титан из расы, порожденной богами на материке Атлантида, – это воспоминания, а не фантазии.

– Ясно с тобой все. Ясно, что ничего не ясно. Тяжело у тебя что-то узнать, тем более что ты и сам не помнишь, – подвел итог Николс. – Что бы там ни было, ты теперь наш подельник, и мы вместе.

Стольник замолчал, не зная, что сказать.

– Спина не болит? – поинтересовался Сусел.

– Хрустит, но не болит.

– Покажи рану, – приказал Николс.

Стольник встал, развернулся и послушно поднял футболку.

– Жесть, – выдохнул Рябой.

– Такого не бывает, – согласился Николс.

– Ну а мне же вообще мгновенно залечил рану, так что тут еще медленно, – напомнил Сусел.

– Что там? – поинтересовался Стольник, который по понятным причинам не мог увидеть свою спину.

– У тебя рана почти затянулась и продолжает сейчас на глазах затягиваться, – объяснил Рябой.

– Наверно, потому, что я молока выпил, – предположил Харитон, опуская футболку и садясь обратно за стол.

– Я не знаю, что сказать, братва, – подвел итог Рябой. – Но считаю, что он какой-то подопытный, сбежавший с научно-исследовательского института.

– Если вообще человек, – поддакнул Сусел и, ощерившись, спросил: – Может, ты, парниша, из какого комикса нарисовался?

– Да человек он, – отрубил Николс. – Раны-то и внутренности у него, как у человека.