«Это секс. Не знаю, можно ли жить полной и счастливой жизнью без сильного физического влечения и желания делить постель каждую ночь. Мне всегда так странно слышать о потере физического влечения друг к другу после первых нескольких лет совместной жизни… Вовсе не обязательно иметь каждую ночь бурный секс, но очень важно, чтобы оба партнера хотели и нуждались в прикосновении друг к другу и физических ласках».

И если вдруг вы решили, что он из тех сентиментальных товарищей, что будут прыгать вокруг женщины с цветами в зубах, то разочарую: он холоден и рассудителен, как бухгалтерские счеты. Подтверждением тому факт, что он даже завтракает в обуви; кроме того, у него собственное видение любви:

«Я скептически отношусь к слову «влюблен». На мой взгляд, мои чувства к жене гораздо точнее описывают слова «нуждаюсь» и «завишу». Можно до бесконечности перечислять, в чем заключается ее участие в моей жизни, и те сферы, в которых она более всего преуспела… а также те – очень немногие, – в которых слаба. В противном случает я вряд ли сказал бы, что до сих пор влюблен, спустя почти сорок лет совместной жизни».

Почти никто из мужей солидного возраста, с которыми мне удалось пообщаться, не был столь же откровенен, и все же я совершенно покорена их верой в вечную любовь. Поэтому старалась заговаривать с любым, кто выказывал хоть малейшую готовность к беседе или попросту был навеселе.

На днях эти два параметра совпали – в одной из поездок случайно встретила друга семьи, которому за семьдесят. Он по природе нескрытный, к тому же желание поговорить усиливалось тем фактом, что мы летели в самолете и испытывали нечто сродни клаустрофобии (к тому же сидели рядом, а не друг напротив друга – и почему психотерапевты до сих пор не дали широкое применение подобному расположению?). Он рассказал о том, как обстоят дела в его многолетнем браке. Оказалось, более чем хорошо! Некоторое время они переживали не лучшие времена, дети выросли, и они решили разойтись – но потом поняли, что слишком сильно любят друг друга. Теперь брак перешел на совершенно другой уровень, превратившись в нежную дружбу. Я не стала спрашивать об интимной близости: зачастую это верный способ заставить собеседника замолчать. Но он признался, что теперь, дотрагиваясь до «ее стареющей кожи», невольно замечает перемены в теле женщины, с которой делил постель более тридцати лет. Ему это кажется (он некоторое время подбирал слово и наконец произнес его) «трогательным». При этом не улыбнулся и не нахмурился, но я ощутила в его словах полное осознание бренности, будто бы смерть уже совсем рядом, ждет за углом. И еще почувствовала его огромную любовь.

Мне посчастливилось быть знакомой со множеством пожилых супружеских пар, и полагаю, все дело в средиземноморской диете, потому что многие из них – греки. Или англичане, у которых есть дома в Греции, где я провожу отпуск. Должно быть, они едят много рыбы и оливкового масла и именно поэтому полны сил и энергии даже в свои семьдесят-восемьдесят лет. И хотя все пожилые пары вызывают у меня восхищение и желание последовать их примеру, я невольно замечаю разницу в поведении северных и южных европейцев на закате их жизни…

Каждую весну и лето, когда мы летаем в Грецию, я вычисляю англичан еще до того, как они подойдут к стойке регистрации EasyJet, – по стандартным льняным костюмам и выражению лиц: неожиданно суровые, несмотря на то что они в отпуске и никогда не были на войне. Быть может, все дело в дискомфорте от перелета в самолете бюджетной авиакомпании (большую часть года это самый быстрый способ попасть на остров)? В конце концов, эти ребята наверняка застали золотой век авиапутешествий и, должно быть, скучают по тем временам, когда на борту приветствовали по имени и наливали бокал шампанского. Очевидно, всех беспокоят такие нововведения, как быстрая посадка, необходимость складывать чемоданчики в отсеки над головой и ждать самолет в случае задержки рейса.

Несмотря на то что многие из этих пар постдетородного возраста пребывают в отличной форме, носят дорогие солнцезащитные очки и абсолютно финансово независимы, их трудно представить себе хихикающими или умиляющимися по любому поводу: «какой стану я, когда дети вылетят из гнезда», «усохну, а кожа моя потемнеет от старости». Ибо вместо плавания в лодке, попивая вино, по примеру Тимоти Уэста и Прунеллы Скейлс, этих национальных героев и примеров веселой старости, они взвалили на себя непосильное бремя второго дома (или не менее тяжелую участь вечных иностранцев). Все, что остается, – это ворчать по поводу страховки и автопроката и искать виноватых в том, что взрослые дети не хотят путешествовать вместе с ними.[24]

Смотрю я на этих прилично одетых, но вечно недовольных людей – в особенности мужей – и не могу отделаться от мысли, что, возможно, быть по-настоящему счастливыми им мешает чувство неопределенности, как вести себя за границей. Видите ли, остров, на который мы летим – допустим, Корфу, – разделен ровно пополам. В верхней части – богатеи, привыкшие к роскоши, нувориши и обычные семьи среднего класса, решившие побаловать себя каникулами на вилле. В нижней – рокочущая вакханалия дешевых ночных клубов, английских пабов с грязными ложками и… В общем, я и сама до конца не знаю, поскольку, разумеется, никогда там не была: наш дом стоит ровно посередине, равноудаленно от обеих половин. Как бы то ни было, в самолете – на тех местах, которые можно занять за дополнительную плату, – всегда летит несколько рядов седовласых пожилых пар или просто мужей, спешащих к женам, или для того, чтобы проследить за ходом работ в летних домиках. Все они похожи друг на друга: льняные брюки белого, кремового или синего цвета; розовая или синяя футболка из плотного льна или легкого хлопка; мокасины, панама, айфон в кожаном чехле в нагрудном кармане; спортивная куртка из легкой, но не жатой ткани; большой платок, выглядывающий из кармана куртки, и свернутая газета «Таймс». Я знаю: на самом деле они предпочли бы «Дейли Мейл», как некоторые особенно дерзкие жены (потому что женщины раньше мужчин перестают обращать внимание на общественное мнение – мы достигаем предела после сорока лет, в течение которых вынуждены терпеть на себе осуждающие взгляды), но не осмеливаются делать это у всех на виду, боясь нарушить традицию. По всему видно: они наполняют отпускной образ таким глубоким смыслом, тщательно выверяя каждую складочку, отворот и шов, и нет ничего странного, что это служит источником столь сильного стресса.

Однако, попав в их среду, как это случалось со мной за последние пятнадцать лет, невольно замечаешь отщепенцев. В прошлом году я познакомилась с мужчиной, который вместо хлопкового костюма надел нечто вроде жилетки рыбака со множеством карманов. На голове была не панама и не шляпа «Борсалино» (именно такие носят настоящие модники, но встречаются редко, поскольку летают частными самолетами или и вовсе плавают на яхтах), а белая длиннополая шляпа. Он был пожилым, но при этом интересным. Из множества карманов жилета выглядывали любопытные вещи: какие-то перья, маленькая записная книжка, кусочек хлеба, завернутый в фольгу (эти товарищи в льняных костюмах ничего не едят и не пьют на борту, особенно если у еды обычный вид). Казалось, он основательно подготовился как следует отдохнуть на пенсии. Я завела разговор. Оказалось, он был любителем дикой природы, в особенности птиц, и, выйдя на пенсию, решил большую часть года проводить среди благоухающих холмов на побережье Средиземного моря, на лоне природы. Мы долго и весело обсуждали канюков, и его загорелое лицо то и дело расплывалось в лучезарной улыбке. Жена? Дети? Девятнадцатилетняя любовница-цыганка? Пожалуй, у него было все вышеперечисленное. Это образец по-настоящему счастливого человека, знающего свои желания и готового на все для достижения цели. Он был свободен. Эта встреча стала бальзамом для моей души и напомнила, что старости не нужно бояться.