О распрях волошских и о сейме в Новогродке литовском и татарских наездах

Вг оду 1449, когда умер Стефан и Элиаш, воеводы волошские, данники польские, на один престол Петрило, и на другой Роман, их сыновья, вступили. Затем Петрило, имея помощь от Яна Гуниада, губернатора венгерского, выгнал Романа, брата двоюродного, которого на государство Казимир намеревался посадить. Но когда услышал в дороге, что от отравы поданной Роман умер, то еще быстрее двигался к Каменцу Подольскому, двинув пшемысльское, львовское, хелминское, и подольское воеводства. Из Kаменца потом послал к Петрилу, воеводе, дабы к нему приехал честь отдать и присягнуть. В ответ на это Петрило приехать обещал, только бы имел поддержку от короля. Король, не ожидая его, оставив в Хотиме послов, которые бы присягу Петрилову послушали, спешно в Литвы вернулся, где в Новогродке с господами литовскими сеймовать едва начал о возвращении выше упомянутых уездов от короны к Литве. Тогда татары в Подолье вторглись и, огнем и мечом сурово все волости унижая, которых, однако, Теодор Бучацкий несколько полков и отрядов победил и пленных много освободил. Но другие отряды татарские у Брацлава щедро и ласково были приняты и угощены Юрием, господином литовским, отчего у поляков подозрение выросло, что либо по воле королевской, либо по приглашению господ литовских татары Подолье и Русь, которые поляки у Литвы отняли, разоряли. [292v]

Об отречении Казимира от присяги полякам из-за Литвы

Затем, в месяце декабре, король на сейм петрковский ехал, на котором много дел нужных и полезных решилось, но сразу же разорвалось, ибо когда господа коронные короля к тому пришли, дабы им присягнул согласно их правам и решениям королевством править и дел королей прошлых, также предоставления и добродеяния их, явно и особенно позволенные дабы основательно сохранил, Литве отнятых уездов не возвращал, чего им король не хотел ни позволить, ни учинить, дабы ни в чем Литву свою, которую любил, не задел.

На следующий год, 1450, король имел сейм в Кракове с малополяками о расследовании и наказании грабежей и разбоев, шляхтой учиненных, что господам советным (панам радным) нравилось, но господин Тенчинский, воевода краковский, эти дела рассмотрел, и не то чтобы способствовал злодеям, но не хотел ничего составлять явного с королем против воли всей Речи Посполитой Польши. Либо чтобы согласно требованию этих господ, на высшем сейме съехавшихся и Казимира законным королем не признававших, чтобы им присягу, которой от него хотели, сделал. Так из этого сейма, когда разъехались, ничего не сделав большая мощь и своеволие и разбойничество взяло и был слух, так что Петр Шафранец засаду сделал на горло королевское.

О чести волошской и поражении поляков Богданом [139] , внебрачным сыном, а также о разорении русском и подольском татарами

После смерти Пертила, волошского воеводы, Бодан, который [293] считался сыном, хоть не от собственной кровати, Александра[140], воеводы волошского, государством волошским овладел. Перед ним Александр, малый сын Элиаша, с матерью в Польшу удрал.

Его же Сененский[141], по приказу королевскому, на господарство ввел, и Богдана выгнал. Но как только Сененский с войском из Волохии вытягивался, Богдан, который в горы удрал, собрав [силы], вновь Александра с государства выбросил. Потому же король Одровонжа с Конецпольским отправил, которые Александра с волохами с русаками и с подолянами на государство ввели. Богдан, видя себя неравным к битве, в лесаx со своими скрылся. Мир от наших упросил таким образом, дабы господарство волошское править, пока дорастет до пятнадцатилет Александр, наследник. И чтобы семьдесят тысяч злотых червоных турецких (как Длугош пишет) и коней определенное число, и скота стада либо табун на каждыйгод королю польскому по обычаю данному давал. Сделав это таким образом, под этими же условиями мир наши возвращались в Польшу.

А Богдан, обойдя со своим войском через леса, у деревни Красной на поляков ударил. Поляки, тоже желая мужественно умереть, чем срамно удирать, и предательскому неприятелю победу отдать, мужественно, с ними встретились и от утра до вечера равным счастьем сражались, пока все же наши кровавое поле не получили. Большое число шляхты русской полегло и вожди, и передовой Петр Одровонж, воевода, и Михал Бучацкий, и Парава Николай погребены во Львове с плачем простого люда [293v]. Быстро потом, вгод 1451, и Ваповский, ошибшись ставит 1452, что татары, слыша о поражении шляхты русской в волохии, большой мощью в Подолье и в Русь вторглись, разоряя и паля, и аж за Львов к Городку[142] с большой добычей и пленом людей и скота в орду вышли.

Этими двумя плохими приключениями из-за волохов и татар не только подоляне и русаки, но и все поляки были измучены, ибо не было тогда никого, кто бы их (если бы что злого приключилось) спасал, ибо король Казимир в то время в Литве жил, сейм проводя с господами литовскими о возврате Луцкаи Подолья.

Приехал потом король в Краков, где его епископ Збигнев пристыдил, говоря, что из-за его поведения были и будут все прошлые и будущие поражения его людей и погибель стран коронных. Это короля не тронуло, и он в который раз сразу же в Литву на охоту уехал.

О сейме в Парчеве с поляками, подозрительном для господ литовских

Созвал король потом сейм в Парчеве, на который господа литовские приехать не хотели, но Длугош и Кромер пишут, что им раньше охранную грамоту о свободном и спокойном и безопасном приезде и отъезде господа коронные дали. Но им такую охранную грамоту поляки давать запрещали, дабы облегчить соглашение обоих народов. Потому король сам к господам литовским аж в Ломазов выехал, и в Парчев их с собой привез. Гаштолт не хотел ехать. А наэтом сейме господам литовским такое же было требование [294], что и раньше, о возвращении Подолья, Луцка и других тех стран, замков и волостей, а также об исправлении соглашения, о котором говорили, что господа польские без их ведома и к великому литовскому оскорблению и как должное, либо обязующим к неволе свидетельством, записали. Так тогда на эту их речь Збигнев, епископ краковский, от всей Польши именем ответил, говорил доказательно, что они без своего о соглашении говорили. Mацей, епископ виленский, и другие господа советные (паны радные) литовские не могли это опровергнуть, так что это соглашение потом приняли и присягами подтвердили, и совместно Подолья и других