и крестьянская революция, о необходимости которой так долго говорили большевики, совершилась!

Гром аплодисментов, однако кто-то из матросов, взобравшийся на сиденье первого ряда, громко и нахально крикнул, перебивая оратора:

— Слышали уже!.. Давай про декреты! Что народу будет?!

— Архиправильно, товарищ матрос! Архиверно! Что народу будет? — Народу не нужны долгие речи! Народу нужны дела! И в первую очередь — мы должны побороть капитал! Смерть буржуазии! Кто не работает — тот не ест! Мы принимает Декрет о труде и Декрет о земле. Мы уничтожаем помещичье землевладение! Все усадьбы, вся земля отныне — крестьянская! Крестьяне поймут, что только в союзе с рабочим классом — залог их счастья и процветания!

Овация; все хлопали и Ирина Ивановна тоже.

— Это, товарищи, Декрет о земле. Декрет о труде — на каждом заводе, на каждой фабрике, в каждой мастерской вводится рабочий контроль!

— Кто не работает, тот не ест. Апостол Павел, второе послание к Фессалоникийцам, глава 3, строка 10: «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь», — вполголоса, так, чтобы слышал только комиссар, проговорила Ирина Ивановна.

Тот дернулся, переступил с ноги на ногу, словно в смущении.

— А что ж… и у попов иногда дельное случалось… про доброту там, про милосердие…

Но развить дальше не удалось, ибо оратор на большой трибуне нёсся дальше, во весь опор.

— Забудьте о прежней жизни, товарищи! Нет больше эксплуататоров и эксплуатируемых. Вся буржуазия будет нести трудовую повинность: убирать улицы, сгребать снег, грузить камень и делать прочую тяжёлую, грязную работу, что раньше взваливали они на плечи простого народа. Но значит ли это, что какой-нибудь сапожник, пекарь, портной или шорник, переплётчик или жестянщик, у кого в мастерской он сам да его дети тоже будет причислен нами к буржуазии? Нет, нет и тысячу раз нет! Его самого жестоко угнетала не только царская власть, но и крупная буржуазия. Нет нужды страшиться трудящемуся, неважно, ходит ли он на завод, где тысячи таких же, как он, или старается в крохотной мастерской.

А вот крупному капиталу пощады не будет! Мы национализируем все банки, чтобы золото и другие ценности не утекли бы из новой, социалистической России. Мы распустим старую армию, это орудие подавления свобод, скопище палачей трудового народа. Но любая революция хоть чего-то стоит, если умеет защищаться. Старый мир не отступит без боя, поэтому нам нужна новая армия — но об этом скажет товарищ Благоев. А наша дорога — дорога к мировой революции, к земшарной республике Советов, республике трудящихся, где нет ни бедных, но богатых, все равны, все трудятся, и все свободны! Ура, товарищи!

— Ура-а-а-а! — дружно подхватил зал.

— А теперь передаю председательские функции товарищу Троцкому, — объявил меж тем Благоев. Ульянов как-то недовольно, резко дёрнул плечом, словно собирался говорить ещё, но его не вовремя прервали; однако кафедру он-таки уступил.

— Слово для доклада о военных делах имеет председатель Военно-революционного подкомитета Петросовета товарищ Благоев! — артистично объявил тот, кого назвали Троцким.

Он наслаждался каждым мгновением происходящего, это Ирина Ивановна видела чётко. Он купался в этой электричестве, разлитом в воздухе, невидимой силой, объединивших людей, что творили новый мир.

— Благодарю, товарищ Лев, — слегка поклонился Благоев. Вышел не на кафедру, как Ульянов, но к самому краю толпы, заложил руки за спину и, казалось, даже сделался выше. — Товарищи, буду краток. Мы, только что родившаяся Советская Россия, окружена врагами, окружена буржуазными державами, а они, конечно же, сделают всё, чтобы уничтожить нас, чтобы их собственные рабочие и крестьяне не восстали бы, вдохновлённые нашим примером. Поэтому, пока мировая революция не победила, нам, молодой советской стране, нужна будет своя собственная армия. Конечно, совершенно не такая, как старая, царская. Не будет больше золотопогонного офицерья, исчезли «благородия» с «превосходительствами». В траншеях под вражеским огнём все равны, уж я-то знаю, довелось сражаться на Балканах. Поэтому отличия будут по должности — командир взвода, роты, батальона, полка, и так далее. Чётко и понятно — комвзвода, комроты, комбат, комполка, комбриг, комкор, командарм — вы же всё поняли?

И каждый сможет занять место по способностям. Никакая «голубая кровь» отныне не поможет! Поэтому прямо здесь, после заседания, начнем запись в новую армию — Рабоче-крестьянкую Красную Армию, сокращённо — РККА. Красную — потому что красный наш цвет, цвет нашей крови, пролитой борцами за свободу!..

Ещё одно дружное «ура!»

— И пусть вас не смущают германские войска и боевые корабли. Временное Собрание договорилось с кайзером, заключило союз. Нам эти войска не враги; немецкие рабочие и крестьяне, одетые в солдатские шинели, совершенно не хотят стрелять в своих братьев по классу. Мы уже ведем с ними переговоры. Вскоре они покинут пределы нашего социалистического отечества. К себе домой они понесут семена наших великих идей; так не станем же чинить им препятствия! Немецкие солдаты помогли сбросить иго прогнившего самодержавия; скажем им спасибо за это. А самодержавие рухнуло, да, товарищи — завтра мы опубликует собственноручный манифест бывшего царя об отречении от престола. «Временное собрание» настолько погрязло в интригах и мелких сварах, что не смогло сделать даже этого.

Смех в зале.

Комиссар Жадов засмеялся тоже; однако губы Ирины Ивановны Шульц остались плотно сжатыми.

— Сейчас наши товарищи в Москве, Киеве, Варшаве, Нижнем, Казани, Астрахани и иных городах — вплоть до Владивостока! — берут власть в свои руки. И, хотя контрреволюция, хотя старый мир, буржуи и помещики, озверевшее офицерьё ещё наверняка попытаются бросить нам вызов — у них ничего не выйдет. А карающая длань революции будет беспощадна!

Бурные аплодисменты. Долгие, несмолкающие, переходящие в овацию.

Ирина Ивановна хлопала со всеми вместе.

Глава III.2

На следующий день и впрямь во всех газетах — которые ничем не отличались друг от друга — появились напечатанный аршинными буквами «Манифест об отречении от престола», причём опубликовали даже фотографии машинописного текста с размашистой подписью «бывшего царя» и каллиграфической — «бывшего министра двора».

А отряд комиссара Жадова, не теряя времени, занимал банки, выставлял охрану, «не допуская разбазаривания и расхищения принадлежащих трудовому народу ценностей». Денежное обращение пока что не отменялось, объявлено было, что «старые деньги» останутся в ходу «пока не появятся новые, социалистические, советские дензнаки». Размен на золото был, само собой, прекращён.

Германские войска и в самом деле, соблюдая порядок, отходили из города. По пусти, в строгом же порядке, проводились das Beschlagnahme — то бишь конфискации содержимого богатых магазинов на центральных улицах, ещё остававшихся неразграбленными.

Из Русско-Азиатского коммерческого банка, что на Екатерининском канале неподалеку от Спаса на Крови, который охранял отряд Жадова, несколько деловитых молодых людей в кожаных куртках и