class="p1">Таким образом, штаб был сформирован, и оставалось только работать, исполняя директивы командира корпуса. Почему и как его желаниям, мыслям и политическим соображениям в дальнейшем не суждено было быть приведенными в исполнение, князь Ливен весьма ярко, как уже было упомянуто выше, описал сам. Мне бы хотелось в моем дальнейшем повествовании остановиться только на некоторых событиях этого времени, а также на отдельных лицах, имена которых мною уже приведены. Почти все мои тогдашние сослуживцы были старше меня по возрасту, и, вероятно, сейчас уже мало кто из них остался в живых. Нужно сказать, что все мы, имея постоянно пример нашего командира, старались сделать свою работу по возможности более продуктивной. Однако, к сожалению, это не всегда удавалось. Нельзя забывать, что сам корпус был еще далек от полной сплоченности своих частей, трех уже названных дивизий. Это чрезвычайно затрудняло нашу работу и шло вразрез с нашими, штаба корпуса, добрыми желаниями и намерениями.

Генерал Янов, возглавляя штаб, сразу же указал границы действий всех его отделов. Он был строг и требователен. Но некоторые, не совсем понятные и до конца для меня лично не ясные обстоятельства, казалось, мешали ему. Незадолго до перевода корпуса на Нарвский фронт он был сменен и его место занял полковник гвардейской артиллерии Беляев. О генерале Янове я снова услышал уже будучи в Эстонии, он как будто занимал видное место в штабе генерала Юденича. Чрезвычайно милым и симпатичным сослуживцем оказался полковник Энглер. Его дальнейшая судьба мне неизвестна, так же как и полковника Йонаса и доктора Стороженко.

Очень интересен, в своем роде, был действительный статский советник Зель. По его инициативе, если не ошибаюсь, и, во всяком случае, при его деятельном участии был разработан до мельчайших подробностей план состава и работы штаба корпуса и подкомандных дивизий. Далее планов, впрочем представляемых даже в виде прекрасно расчерченных и раскрашенных листов, мы не продвинулись уже по одному тому, что Бермондт, как и полковник Вырголич, имел свои собственные планы и расчеты.

Полковник барон Энгельгардт, как комендант штаба, а особенно своей внешностью еще сравнительно молодого гвардейского офицера, выделялся персонально. Он впоследствии остался в Митаве и перешел на службу к Бермондту, у которого видным финансовым экспертом уже состоял его старший брат барон Рудольф Энгельгардт. Этот последний умер уже после окончания Второй мировой войны в восточной зоне Германии под другой фамилией в одном доме для престарелых. Полковника же Энгельгардта, моего родственника, я застал в 1948 году вблизи моего местожительства в городе Детмольт-Липпе, в Вестфалии. Он имел издательство книг и занимался распространением печатной литературы. Он умер в пятидесятых годах. Его милейшая супруга, родственница братьев Солоневич, здравствует, насколько знаю, и поныне.

Помощник коменданта полковник Прокопович был человеком весьма нервным. По-видимому, он был сильно контужен и лицо его всегда передергивало. Когда мы переезжали на Северо-Западный фронт, он был назначен комендантом штаба, но вскоре, по расформировании в Нарве, был переведен на ту же должность в штаб 2-й стрелковой дивизии генерала Ярославцева71. Во время осеннего наступления на Петроград полковника Прокоповича сопровождала его супруга.

Но вернемся в Митаву, к лету 1919 года. Я занимал должность старшего адъютанта и был весьма занят работой по распределению прибывающих добровольцев, согласованием взаимоотношений трех дивизий, писанием ежедневных приказов и т. д. В это время прибыли из Германии двое моих однополчан, большие мои друзья, полковник Дмитрий Дмитриевич Лебедев72 и поручик Алексей[2] Геннадиевич Чубаров73. Первый впоследствии занимал видную должность в Ливенской (5-й) дивизии Северо-Западной армии и умер, уже после отхода последней в Нарву, от тифа и сахарной болезни. Чубаров скончался не так давно в Ницце.

Помимо моих прямых обязанностей, я играл еще роль как бы представителя штаба, к которому в первую голову обращались все имеющие какую-либо надобность или дело; так в один из июльских дней мне доложили, что меня хочет видеть бывший президент Латвии пастор Низдра. Я вышел к нему и провел в свой кабинет. Пастор Низдра, уже немолодой, но еще хорошо державшийся мужчина, имел вид озабоченный. Незадолго до этого политический противник Ульманис взял бразды правления в свои руки и причинял много неприятностей своему стоявшему значительно правее соотечественнику. Теперь бывший президент просил меня устроить поступление его двух сыновей на службу добровольцами в наш корпус. Я успокоил пастора и тут же отдал соответствующее распоряжение. Старший сын, русский прапорщик, был назначен к нам в штаб корпуса и получил место в моем кабинете, младший был мною направлен в корпусную артиллерию.

Князь Ливен продолжал лечиться в Риге. Здоровье его поправлялось, и он решил переехать на жительство в Митаву. Прибыл он на моторной лодке. Для встречи была назначена рота, выстроившаяся на берегу реки. На пристань, по доскам, прошли его заместитель, полковник Беккер, и я. Князь не мог еще ходить, и его вынесли на носилках. Он был бледен и сильно страдал от своего ранения. Носилки медленно пронесли вдоль фронта. Радостно блестели глаза добровольцев, и они дружно приветствовали своего любимого вождя.

За эти два летних месяца мне несколько раз пришлось встретиться с Бермондтом. Части его дивизии были расквартированы в самом городе, где также находились его штаб и собственная квартира. Политически не все обстояло благополучно. Наши бывшие союзники, теперь победители в мировой войне, весьма недружелюбно смотрели на оставшиеся еще здесь германские войска под командой фон дер Гольца. С другой стороны, сами латыши обещали этим немецким добровольцам за оказанную ими помощь при изгнании большевиков из пределов Латвии наделы земли в своей автономной республике. Под давлением англичан латвийское правительство взяло это свое обещание назад и таким своим поступком возбудило неудовольствие среди германских частей. В Митаве начались волнения. Русского коменданта города как будто не было, также начальника гарнизона. Помню, однажды вечером мне позвонил полковник Беккер и задал вопрос, кого бы я предложил на это место. Исходя из тех соображений, что Бермондт в данное время располагает достаточной вооруженной силой в самом городе, я предложил его. Был отдан соответствующий приказ, и уже на следующий день на столбах и заборах красовались распоряжения нового коменданта, которые грозили строгими взысканиями за непослушание и бунт.

К нам в штаб Бермондт жаловал очень редко. Я его там встречал всего раза два, и то незадолго до нашего отъезда. Он был мужчина видный, но, к сожалению, своими несколько театральными, как бы заученными манерами делал из себя что-то похожее на марионеточную фигуру. Всегда в черной черкеске, сам брюнет, усы а-ля Вильгельм, затянутый, он мог производить эффект