в городе, оказывался в толпе страждущих и далеко не всегда добивался желаемого. Стоит ли говорить, что велосипед – моя самая большая и неосуществившаяся детская мечта. Еще одна – глобус. Почему именно глобус, и самому сейчас непонятно, но очень мечтал о нем!

Летом купались в большом пруду в середине поля, отделявшего Чертову лапу от Творогова. Пруд довольно чистый, стирать в нем никто и не думал, поскольку очень удален от ближайших домов. Зато во множестве имелись лягушки, головастики и пиявки. Ну, такой живностью нас не напугать, мы распугивали её. Здесь и проводили целые дни. Мне пруд был по душе еще и потому, что довольно далеко можно было идти по дну, изображая плавание, чем я и занимался.

Прямо над прудом проходили линии высоковольтных передач. В силу полного своего неведения мы игнорировали данное обстоятельство. Более того, особое удовольствие доставляло купание в грозу. Когда воздух насыщен особой грозовой прохладой, вода в пруде казалась теплой и мягкой. Нам и в голову не приходило, насколько опасно это, да и взрослым тоже. Препятствий никто не чинил.

Чуть повзрослев, я стал ходить со старшими ребятами купаться на Которосль к бетонному мосту, связывавшему железнодорожными путями склады комбината со станцией Всполье. Мы звали тот мост «битошка». С него прыгали в воду. Решались далеко не все, высота достаточная, чтобы охладить пыл. Но желающих хватало. И по пути к излюбленному месту на берегу мы задерживались у моста, чтобы поглазеть на смелых «чудаков». Из воспоминаний одной такой «чудачки»:

« Напротив красных кирпичных зданий комбината, где работала мама, раскинулся просторный пляж, покрытый мелким золотистым песком. Там загорали молодые работницы, и в жаркие дни было всегда полно народу.

На речку ходили гурьбой – сверстницы по школе и пионерскому отряду. Плавали сначала робко: ведь извилистая река течет быстро, но с каждым разом заплывали все дальше и дальше. Наконец я одной из первых преодолела всю реку и очутилась на другом берегу.

У комбината через Которосль перекинут довольно-таки высокий железобетонный мост. Самые храбрые мальчишки, вызывая восхищение купальщиков, прыгали с моста в воду.

– А чем мы хуже мальчишек? – как-то сказала я подругам. – Сиганем?..

Гурьбой взбежали на мост. Глянули вниз: ох, как высоко! Но отступать некуда: острые на язык мальчишки уже тут как тут, подзуживают, насмешничают. Вспомнила я масленниковские пруды и березу, взобралась на перила, зажмурила глаза и «солдатиком» ринулась вниз, в холоднющую воду. Вынырнула, посмотрела вверх, увидела много людей, которые с моста кричали что-то одобрительное, махали руками и даже аплодировали. Ради этого стоило прыгнуть еще раз, снова испытать знобящий холодок падения, чем-то отдаленно похожего на полет. И я прыгнула второй раз. А затем с моста стали сигать и мои подружки. Страх, на какое-то мгновение сковавший на перилах, преодолен. После мальчишки научили, разбросав руки, прыгать головой вперед, и я, как чайка, слетала на воду».

Если не узнали автора, подскажу: космонавт Валентина Терешкова. Речь у неё, правда, идет о другом мосте, автомобильно-пешеходном, построенном на месте бывшей деревянной плотины еще царских времен.

На пляж мы выходили гурьбой, каждый нес с собой краюху хлеба «на обед». К хлебу прилагался дикий чеснок-черемша, которого вдоль по берегу рви – не хочу. Не слишком сытые, но и не настолько голодные, чтобы спешить домой, а это все-таки больше трех километров, валялись на берегу до позднего вечера, когда уже лежать становилось холодновато.

Купаться ходили большой гурьбой, гурьбой разновозрастной. Мы, мелюзга, плелись сзади взрослых ребят, но в воде все равны. Если будущую «Чайку» мальчишки учили прыгать с моста, то меня учили плавать. Учение суровое и своеобразное. В один из дней ребята спросили меня, хочу ли я плавать, как они? Получив твердое согласие, затащили в воду и поплыли рядом этаким эскортом, но довольно далеко от берега оставили. Естественно, стал барахтаться, как мог, чтобы удержаться на воде и не утонуть. Удержался, каким-то образом дотянул до берега. Не знаю, сумели ли бы они вытащить меня, если б пошел ко дну. Могли и не успеть: слишком далеко находились от нашего «дикого» пляжа. К тому же на берегу, похоже, никто и не следил за мной: барахтается, и ладно.

Понимал, что верить пацанам на слово нельзя, а уже через несколько дней клюнул на другую приманку, когда предложили поплыть на другой берег. Которосль в том месте в ширину метров сто, пожалуй. И это представлялось мне страшно далеким. Не в силах сказать что-либо я отрицательно замотал головой. Так бы и мотал, как конь застоявшийся, но тут последовало заманчивое предложение:

– Да ты не боись, мы тебя в коробочку возьмем и до той стороны дотянем как-нибудь. И не таких дотаскивали…

И стали наперебой вспоминать случаи, якобы уже имевшие место и завершившиеся благополучно. Когда они, окружив меня, образовали такую коробочку, я молча шагнул в воду, про себя повторяя «и хочется, и колется, и мама не велит».

Эти паразиты действительно коробочкой плыли рядом со мной до середины реки, затем, резко рванув, уплыли к другому берегу. И болтался, мучимый неразрешимой проблемой: и вперед – далеко, и назад – не близко. Решив, что вперед все же почетнее, стал усиленно болтать ногами и руками и кое-как, но самостоятельно до другого берега добрался. На подковырку: «А назад слабо!» – отвечать не стал и побежал к мосту, добравшись до своей одежды «пёхом».

Своих дочь и внука сам плавать учил по той же «методе», но гораздо милосерднее. Мои учителя были не жесткими, а жестокими. Так ведь дети войны – сплошная «безотцовщина», иначе мы выжить не могли.

Иногда старшие ребята, поймав собаку, побольше весом, резали её, разделывали и в поле разводили большой костер, на котором жарили огромные куски мяса. Но чаще отваривали. Для этого под мачтами линий электропередач прятали ведро помятое, но не худое. Воду брали из пруда, в котором купались. И не помню случая, чтобы кого-то прохватил понос. Разве что Борьку Овчинникова, но он не в счет – дристун хронический. Признаюсь, и мне в тех пиршествах желудка доводилось участвовать. Мясо как мясо, только иногда попадалась шерсть от не слишком аккуратной разделки. Также ловили и жарили голубей. Я их не любил, мяса мало, а возни много. Но пробовал: курицам голуби уступали.

Столовая под небом «накрылась», когда поле облюбовали цыгане. Одной из новаций Хрущева, как и иные неудавшейся, была попытка привести цыган к оседлому образу жизни. Им выделялись строительные материалы: бревна, тес, железо, кирпич для возведения собственных домов. И первые несколько лет