Вот он. Терминал 2.

Я облегченно закрываю глаза. Даже если эти терминалы достаточно близко друг от друга и от одного до другого можно дойти пешком, у нее было бы всего двадцать семь минут на то, чтобы выйти из самолета, покинуть терминал 3, пройти в терминал 2. И ей еще пришлось бы искать нужный выход на посадку.

Мои пальцы снуют по экрану, ища более подробные сведения про Каирский международный аэропорт. Нахожу его официальный сайт. Там написано, что терминалы 2 и 3 соединены пешеходным мостиком. Ну хорошо, а сколько это заняло бы времени – спуститься с самолета, найти этот мостик, пройти его весь, до другого терминала, найти гейт – и ухитриться оказаться на месте за двадцать минут до отправления? Нет, Марни никак не успела бы.

Мне следовало бы успокоиться. Но никуда не деться от того факта, что, если бы она не успела на этот рейс, она нашла бы возможность выйти со мной на связь. Если новостные репортажи проходят, значит, телефонные сети должны работать.

Черт возьми, как мне страшно.

Надо сказать Ливии. Я поворачиваюсь, чтобы выйти из ванной, и ловлю в зеркале свое отражение. Кожа вся в каплях пота, на виске бьется жилка. Нельзя допустить, чтобы Ливия видела меня в таком состоянии. Нельзя позволить ей догадаться, что что-то не так, прежде чем я уговорю ее сесть, возьму ее руки в свои и каким-то образом сумею отыскать слова, чтобы сказать ей это. Сказать, что Марни, наша дочь, могла быть в том самолете, который разбился. Нет-нет, сначала мне надо изгнать этот страх из своего взгляда. А это можно сделать, лишь если я сумею поверить: еще есть надежда.

Я пока не буду звонить по номеру, выделенному для родственников тех, кто летел этим рейсом. Сначала мне надо поговорить с Ливией.

Угощение выглядит просто потрясающе. Никак не могу остановиться – в полном восхищении нарезаю круги по кухне. Мои поздравительные открытки унесли в гостиную, и все рабочие поверхности теперь уставлены подносами с изысканными канапе.

– Это чудесно, Лиз. Спасибо! Какие они красивые!

– И я могу гарантировать, что на вкус они тоже неплохие, – улыбается Лиз. Я уже это знаю, потому что попробовала одно, еще когда делала заказ.

В столовой тоже полно еды – два большущих лосося, гигантский холодный ростбиф, тарелки с мясными нарезками, салаты совершенно чудесных расцветок, самый большой, какой я видела в жизни, поднос с сырами и огромное разнообразие десертов. Все это будут выносить в шатер в течение вечера. Ну а когда гости только-только прибудут, им предложат эти подносы с канапе. Лиз и ее команда будут подавать и убирать, так что я смогу спокойно наслаждаться праздником.

Но я никак не заставлю себя перестать беспокоиться из-за Адама. Раз у него мигрень, вряд ли стоит ожидать, что он на протяжении примерно семи часов – празднование кончится не раньше двух ночи – будет вести непринужденные светские разговоры. Конечно, вечеринка не будет сплошь состоять из светской болтовни, но мне надо проследить, чтобы его не особенно грузила Пола, которая вечно чересчур подробно распространяется о своем здоровье. Кроме того, нельзя подпускать к нему Сару, у которой есть привычка загонять людей в угол и терзать нескончаемым потоком отпускных фотографий на своем телефоне. Хотя я хорошо знаю Адама: скорее всего, он перебросится словом со всеми и потом почти весь вечер проведет с Нельсоном и Йеном.

Звонит домашний телефон. Я подхожу, невольно думая: может, Марни решилась отключиться от сетей, чтобы поздравить меня напрямую? Но это Джинни, мать Адама.

– Привет, милая. Я просто хотела тебя поздравить с днем рождения, – говорит она.

– Спасибо… но вы же с Майком вечером придете?

– Да, конечно. Мы ни за что бы такое не пропустили. Но вечером ты будешь занята, и может случиться, что нам особенно не удастся поговорить.

– Ну, для вас с Майком время у меня найдется. Вы всегда были для меня почти как родители. Больше, чем мои настоящие родители.

– Они-то как раз очень много пропускают. Лишили себя радости видеть, как их внуки превращаются в очаровательных юных взрослых. – Помолчав, она спрашивает: – Как там дела у Адама?

– Нормально. Он сегодня жаловался на мигрень, но только что выпил немного шампанского, Кирин специально подарила бутылочку, чтобы мы с ним вдвоем распили перед самим праздником. Так что, подозреваю, ему уже лучше, раз не отказался выпить.

– Ну и хорошо. Ладно, ступай готовься. Пока, золотце, увидимся.

Джинни разъединяется, и какое-то время я не двигаюсь с места, размышляя: интересно, какой бы я выросла, будь у меня такие родители, как Джинни и Майк. Стала бы я другой версией себя нынешней? Вон у Иззи, сестры Адама, сколько уверенности в себе. И у самого Адама. Такая тихая уверенность.

Я позволяю себе минутку отдохнуть, наблюдая за происходящим: вся эта суета, все эти стопки тарелок и корзины со столовыми приборами, которые выносят наружу, чтобы разместить в шатре. Смотрю, как Эмили, девушка из кейтеринга, заполняет небольшие вазы цветами, которые я заказала. Цветы привезли, пока меня не было, вместе с еще одним букетом – от матери Джесс, она сегодня вечером не может прийти. Хоть я и рада, что Марни сейчас здесь нет, обидно думать, что она ничего этого не увидит, она была бы на седьмом небе от счастья. Где мой телефон? Надо сделать несколько фотографий и отправить ей. Я роюсь в сумке, но телефона нет. Озираюсь вокруг: видимо, я его куда-то положила. Осматриваю террасу, но на столе его нет. И в кухне его тоже нет.

Выйдя в холл, я звоню на свой мобильный с домашнего, который там стоит. Когда в трубке раздаются длинные гудки, я прислушиваюсь, надеясь уловить, откуда донесется знакомый рингтон. Но я ничего не слышу даже при повторной попытке. Может, я забыла телефон в спа? Помню, когда мы сидели за ланчем, я видела его лежащим на столе экраном вниз. Сама же его и перевернула. Но совершенно не знаю, что я с ним сделала потом. Надеюсь, его забрала Джесс или Кирин. Надо бы им позвонить и спросить. И тут я понимаю, что номера обеих – в памяти мобильного. Может, попросить Адама позвонить Нельсону, чтобы тот узнал у Кирин?.. Но я же их все равно увижу сегодня вечером, и Кирин, и Джесс, тогда у них и спрошу. И вообще у меня сейчас нет времени на то, чтобы переживать из-за своего телефона.

Лиз подходит ко мне узнать, как я предпочла бы разложить приборы, на подносах в шатре или в подставках посреди каждого стола. Потом она спрашивает про Марни, и я говорю ей, что втайне надеюсь – она все-таки свяжется со мной по фейстайму сегодня же вечером, в какой-то момент праздника. Если я покажу ей наш сад, пусть и на экране, если она сама все увидит, она станет, по сути, частью всего этого.

Меня пронзает внезапная мысль: а что, если Марни уехала на уик-энд куда-то, где даже нет вайфая, как раз потому что ей нужна причина не выходить со мной на связь – ведь здесь будет Роб, и она опасается себя выдать. А может, что более вероятно, она просто не в силах смотреть Джесс в глаза и спрашивать, как у нее дела, когда сама спит с ее мужем. Я так злюсь на нее. Как она вообще могла? Как она могла связаться с Робом? Это до сих пор не укладывается у меня в голове. Я придумывала ей всевозможные оправдания, валила всю вину на Роба, убеждала себя, что он воспользовался ее доверчивостью, сыграл на ее уязвимости, поймал ее на крючок, словно рыбку, и медленно подтянул к себе. И все равно был какой-то момент, когда она сознательно переступила черту.