подтвердил он и зачем-то добавил: — В машине выпью таблетку.

— Хорошо, — сказала она серьезно.

Денис дернул плечом.

— Пока, — попрощавшись второй раз за несколько минут, он был более чем намерен уйти.

Позади Кати, из одного из кабинетов выглянула девушка — вероятно, та самая помощница судьи, которую она ждала, и окликнула ее.

Катя вздрогнула. Прижав покрепче папку к груди, кивнула Денису в ответном прощании и развернулась, чтобы уйти.

Спускаясь по лестнице, он все еще видел ее лицо.

Глава 21

Закрыв позади себя дверь, Денис замер на пороге темной прихожей. На протяжении нескольких месяцев каждый раз, возвращаясь домой, он натыкался все на то же ощущение бесконечной пустоты и совершенного безлюдья в стенах собственной квартиры. Странное чувство. Неуютное, не поддающееся разуму. Угнетающее.

Вспыхнувшие теплым светом по щелчку выключателя бра, как обычно, помогли развеять морок и вернуться к действительности. Разувшись, Денис подхватил портфель и направился в кабинет, стараясь игнорировать едва теплящееся последними искорками привычки стремление заглянуть в гостиную. Ему уже давно стоило привыкнуть к другому: почти три месяца диван в этой комнате всегда оставался пустым.

Включая домашний компьютер и раскладывая на столе нужные для работы документы, Денис продолжал думать о том, какой явной, пронзительной пустотой обернулось отсутствие Лены в этой квартире и в его жизни. Он до сих пор не был уверен, что готов принять новую жизнь до конца. Жизнь, которою он, судя по всему, проведет в безграничном одиночестве.

Собственные размышления вызвали у Дениса циничную усмешку: он чересчур привык к тому, что рядом всегда есть другой человек. Тот, кому есть до него дело. Оказалось, не так уж легко существовать в мире, где не с кем обсудить прошедший день. Рабочие совещания, прения в суде и пара слов знакомым и незнакомцам, к его большему сожалению, не заменяли друзей, родных и жену — всех, кого у Дениса больше не было.

С удивлением он понимал, что до ухода Лены едва ли замечал, насколько пуста его жизнь. Не потому, что она заменила ему всех и вся — он отлично помнил, что совсем не стремился проводить с Леной дни и ночи, и не намеревался теперь глупо романтизировать их брак, забывая о реальности, — но сам факт ее присутствия в его жизни служил успокаивающей иллюзией нормального, полноценного существования. Теперь отгораживаться от досадно провальной действительности было некем.

Неудивительно, что он тянул с разводом и не раз глушил порывы переубедить Лену, уговорить ее попробовать заново; ему хватило ума осознать, что в эти минуты им руководила вовсе не любовь и даже не привязанность, что, безусловно, связывала его с Леной, но страх. Остаться наедине с собой. Лишить себя последнего дорогого человека.

Денис был железно уверен, что ни одну причину нельзя считать достойной и правильной. Нельзя строить брак на таком фундаменте. Один раз он уже попытался, и его мало извиняла неосознанность им содеянного. Второй раз купиться на тот же самообман было непростительно.

Лена хотела иного. Она заслуживала иного, и чем больше Денис разбирался с мотивациями своих прошлых поступков, тем увереннее становился в правильности принятого ей решения. Ни он, ни она, как выяснилось, не способны выдержать брак без взаимности. Лучшее, что Денис мог сделать, — это Лену отпустить. Прекратить эгоистично и трусливо хвататься за нее как за спасательный круг и разобраться с собственной жизнью.

Если бы он еще знал как.

Убежать с головой в работу от не самых приятных мысленных дискуссий с самим собой не удалось. Денис постоянно возвращался к воспоминаниям о случившейся в стенах суда встрече. Вновь взбаламутившей все его нутро, когда он лишь приблизился к примирению с нынешним положением дел.

Денис давно не возлагал на встречу с Катей никаких надежд. Поначалу потому, что и сам не верил, что у нее получится его простить; позднее, потому что был женат — до измен и ползания на коленях перед одной женщиной с кольцом на пальце для другой он бы не докатился никогда, даже если бы предоставился шанс.

Впрочем, любые фантазии были смешны и разбивались об одну простую фразу: «Я не могу тебе больше верить», — отпечатанную Катиным едва слышным сипением и глухим рыданием где-то у него внутренней стороне черепа. В те времена, когда он еще надеялся, что достаточно вымолить прощение — и все наладится.

Катастрофа для их Катей отношений заключалась в другом: хрупком и невосстановимом. В ослепительно-хрустальном, безграничном — и оттого столь громко и безвозвратно расколоченном, — доверии. Вернуть его не вышло бы ни словами, ни поступками: Катя всегда жила бы в ожидании подвоха, повторения знакомого сюжета, который в их работе редкостью не считался. Денис и сам в те дни не чувствовал уверенности в том, что может что-то Кате снова обещать. Их общий мир рушился, а они беспомощно наблюдали за тем, как обваливается одна стена за другой, не находя сил что-либо исправить.

Сегодняшнее столкновение словно вернуло Дениса в те дни. Он думал, что спустя столько лет главным, если не единственным чувством при разговоре с Катей будет отчужденность. Скованность. Он не ожидал, что эти ощущения затмит тепло узнавания. Родства. Неисчезнувшего и незабытого, пронзительно-тоскливого, потому что ни с кем и никогда, кроме Кати, оно его не связывало.

Денис упорно твердил себе, что его чувства, встрепенувшиеся из-за встречи с прошлым, фантомны. Все настоящее должно было погибнуть за прошедшие пять лет, а флер воспоминаний скоро развеется. Обычная ностальгическая иллюзия, не более того. Никаких альтернатив не существовало.

Ему стоило сфокусироваться на другом: этим вечером и правда звонил Аверинцев. Предостерег и после предложил помощь, но от нее Денис отказался. Достаточного того, что Александр Анатольевич сообщил ему о происходящем, когда большинство отмахнулось бы, не приметив ничего подозрительного.

В самом ли деле кто-то пытался нарыть о его персоне что-нибудь компрометирующее или же причина странного копошения в сообществе заключалась в чем-то ином, Денису нельзя было допустить скандала или шантажа. Процесс против Николаенко (кто пока казался ему наиболее заинтересованным землекопом) набирал обороты и любое осложнение могло помешать. Фирма тем более не стала бы терпеть в качестве партнера адвоката, о котором вдруг начнут ходить мутные истории.

Для приличного скандала требовалось немного: допустить легкое искажение, предложить другую перспективу, подметить неточность или двойственность в истолковании — и затем можно выворачивать факты и домыслы во все удобные стороны. Единственный выход, который Денис пока видел, — предусмотрительно залатать любые репутационные прорехи, коих у него