— Ребята! Ребята! Идите все сюда!

Кто-то меня знал в лицо. Кто-то стал говорить друг другу: «Это из „Телевизора“! Из „Телевизора“!»

— Ребята, — говорил я, — фестиваль запрещают! Надо что-то делать! Надо собираться и идтик Смольному! Потому что иначе завтра фестиваля не будет!

И вокруг меня стало скапливаться… ну, сначала человек двадцать — тридцать.

Я говорю:

— Ребята! Давайте собираемся и идем к Смольному потихонечку!

Потом смотрю — из Совета рок-клуба подтянулся Анатолий Гуницкий, еще какие-то люди. В общем, какая-никакая, но образовалась толпа. И мы все вместе двинулись в сторону Смольного. А атмосфера в городе была такая, что как только люди узнавали, что запрещают фестиваль, то все — от бомжей и алкоголиков до интеллигентов и студенчества — все присоединялись! В результате, пока мы дошли до Смольного, вырос большой хвост. И это стало представлять угрозу. И нас со всех сторон начала сопровождать милиция. И уже на подходе к Смольному милиция перекрыла все улицы. Очень мощно перекрыла: два ряда милицейских машин, между ними проход — и толпа уперлась в тупик, в эти милицейские машины!

С той стороны подъехал обкомовский лимузин, черная «Волга», и мы стали вести переговоры на нейтральной территории. С нашей стороны я и Президент рок-клуба Коля Михайлов, а с их — обкомовские работники. В общем, кино «Щит и меч», какая-то картина обмена разведчиков! С одной стороны стоит агрессивная толпа, с другой — злые менты… Небольшой такой разговор, после чего партийный работник вздыхает: а, типа, ладно! Черт с вами! Только скажите, чтобы они разошлись!

Мне дают мегафон:

— Попросите людей разойтись. Скажите им, что фестиваль будет!

И я в мегафон говорю:

— Фестиваль будет! Все отлично, все расходимся!

В те годы от желания до воплощения этого желания проходили часы и минуты. Именно потому, что общая сознательность была. Общее духовное состояние порождало такие невиданные явления. Сейчас подобное и представить-то трудно.

…

1987 год — это еще и время расцвета так называемых «неформальных объединений молодежи». Людей семнадцати-восемнадцати лет интересовали вещи, предельно далекие от комсомола. Бо́льшая часть течений — будь то хиппи, панки или байкеры (которых тогда называли рокерами) — была заимствованной. Однако образовалась у нас и группировка, которая прямых аналогов на Западе не имела. Названа она была по имени подмосковного города Люберцы. И до конца 1980-х люберы наводили страх на всю страну. Особенно доставалось от них тем, кто играл или слушал рок.

Михаил Борзыкин: Они были повсеместно, хотя в Москве этого добра было, конечно, больше. Особенно ярко мы столкнулись с люберами на фестивале в Подольске. Туда приехали их специальные отряды, и была заранее спланированная акция по избиению публики, идущей с рок-концерта. То есть они понаехали туда небольшими группами по двадцать — тридцать человек, и таких групп было… не знаю, мне показалось, что много… наверно, групп десять, а может быть, даже двадцать.

Они рассредоточились по парку, и ситуация была уже настолько тревожная, что я схватил металлическую палку, запихнул ее себе под плащ и пошел смотреть, что же происходит.

Я увидел это все, подошел к милиции и говорю:

— Ребята, а вы чувствуете, что здесь творится?

— Да ладно, — говорят. — Вы, типа, не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем.

Придумать они смогли только то, что поставили живой коридор. В смысле сами встали коридором, а из-за этого коридора на нас нападали эти самые люберы. То есть ты идешь, а из-за плеча милиционера вдруг в лицо тебе летит кулак любера. Музыкантов развезли, а публика в основном схлынула, но, говорят, драки там шли везде, повсеместно.

Кроме того случая, прямых столкновений с ними у нас не случалось, потому что в Ленинграде этих людей практически не было. Все-таки люберы — это чисто московская история, ну и еще в нескольких городах. В Казани, помню, за нами охотились, после концерта. Человек пятьдесят в пыжиковых шапках и спортивных штанах долго ждали нас после концерта. Администрация провела нас какими-то тайными ходами и спрятала.

Они были настроены очень агрессивно, и вражда шла постоянно. Поэтому мы с благодарностью относились к байкерам из группировки «Ночные волки», которые помогали с этим бороться. Байкеры на тот момент сыграли очень позитивную роль. Когда на силу находилась еще бо́льшая сила, это было очень здорово.

Тогда «Телевизор» стал лауреатом Подольского фестиваля, разделив первое место с «Наутилусом». Это несмотря на то, что на одной из песен просто отрубили электричество. Тем не менее весь Подольский парк культуры и отдыха не мог оторвать от группы глаз.

…

На этом история альбома группы «Отечество иллюзий» заканчивается. Мы покидаем группу как раз тогда, когда она находится на вершине славы. Впереди — двухлетние европейские гастроли, причем характерно, что пресса стран Западной Европы обращала внимание в первую очередь на необычную музыку «Телевизора» — тексты там никого не интересовали. Из Европы группа привезла студию, на которой потом записывались и «Аквариум», и «Наутилус», и «Колибри»… Однако вернулись они в совершенно изменившуюся страну. И на больших площадках им места больше не было.

Барабанщик того состава Алексей Рацен ушел в «Аквариум», гитарист Александр Беляев — в «Наутилус», а клавишник Игорь Бабанов покинул музыку и стал преподавать английский. Михаил Борзыкин еще не однажды менял состав и до сих пор выпускает альбомы под маркой «Телевизора». А ведь в 1987-м его жизнь могла сложиться совершенно иначе — с легкой руки курировавших Рок-клуб сотрудников КГБ…

Михаил Борзыкин: В милицию нас забирали довольно часто. Это ж обычное дело! Были всякие угрозы, но… видимо, нам повезло. Мы ведь были все вместе — одного тронешь, все завоняют. Думаю, среди питерских КГБ-шников было много продвинутых, которые уже тогда понимали, что все равно будет по-нашему и лучше с этими ребятами дружить.

Они же на каждом концерте присутствовали. Мы их знали в лицо, но общаться с ними, конечно, не хотелось. Они даже иногда с нами здоровались. То есть часть из них на тот момент уже разделяла наши интересы. Им все это было понятно и близко, только они боялись об этом сказать. Никаких открытых конфликтов с КГБшниками у меня не было. Потому что я не ставил себе задачи скандала ради скандала. Может, поэтому и не трогали. То есть я не снимал трусы на сцене, не нажирался во время концерта до синих соплей, никогда не ругался на сцене матом. Мне как-то это казалось неинтересным.

А через некоторое время эти люди даже стали приглашать меня работать в обком. У меня было такое предложение. Типа, мне по секрету куратор Рок-клуба сказал:

— Миша, а вот ты не хотел бы поработать как неформальный лидер? Они сейчас собирают людей, которые могли бы действительно вести работу с молодежью. Причем безо всякой комсомольской риторики…