В 1986 году студия Тропилло закроется, и он на долгие годы отойдет от звукозаписи, переключившись на издание пластинок. Звучание «Алисы» радикально изменится — сами музыканты назовут его «жги-гуляй-битом». Впереди группу ждали первые большие концерты, новые альбомы, съемки в кино, конфликты с властями и многое другое, но все это уже совсем другая история.

— Советский Союз выходит на первое место в мире по добыче нефти и газа.

— После четырнадцатилетнего перерыва возрождается КВН — Клуб веселых и находчивых.

— Секретарь Московского горкома компартии Борис Ельцин выходит из ЦК КПСС.

— в Москве на Красной площади приземлился самолет немецкого летчика-любителя Матиаса Руста.

— В тяжелейшем матче между «динамовцами» Киева и Минска Кубок СССР по футболу достается киевлянам.

…а в магазинах «Мелодия» тем временем продается вот это:

София Ротару — «Было, но прошло», Игорь Саруханов — «Парень с гитарой», Алла Пугачева — «Балет».

В октябре того же года на последнем дне рождения Аркадия Райкина Геннадий Хазанов уложил зал в истерике одной фразой: «Как нам отличить краксворд о нетрудовых доходах от регбуса об индивидуальной трудовой деятельности?» Время в этой шутке было схвачено очень точно.

Действительно, вещи, разрешаемые одной рукой, тут же запрещались другой, как оно было, например, с частным предпринимательством. Невозможно было понять, светит ли тебе статья в «Огоньке» или статья УК. С музыкой было ровно то же самое. В 1987 году вышла первая пластинка «Алисы» — и тогда же был затеян процесс против Константина Кинчева. Юрий Шевчук записывает на фирме «Мелодия» альбом «Я получил эту роль» — а в это время один из организаторов записи его предыдущего альбома «Время» Игорь Щербина находится сначала под следствием, а затем — в психбольнице. Границы разрешенного можно было исследовать только одним способом — говорить, что хочешь, а потом смотреть, сойдет это тебе с рук или нет.

Михаил Борзыкин: Группа «Телевизор» выступала таким пробойным инструментом… Раз вот это прокатило у нас — значит, можно и остальным. Каждый, как мог, пробивал такие вот тоннельчики к свободе. В результате потом туда все ринулись и смели все перегородки.

Сейчас трудно себе представить, но в конце 1980-х группа «Телевизор» была столь же популярна, как «Алиса» или «ДДТ». Тем более нельзя было этого сказать в 1984-м, когда музыканты представили свою первую программу «Шествие рыб». Тогда самодеятельная музыкальная пресса писала о них так:

«Телевизор» воплотил идею, уже носившуюся в воздухе. Это была смесь новой волны «Talking Heads» и того, что уже вполне можно назвать гребень-роком. Но если «Кино» БГ заботливо взращивал и поливал, то «Телевизор» — это дикорастущее явление.

Через три года «Телевизор» радикально изменился. Музыка стала еще более завернутой и отстраненной от рядового слушателя. Зато тексты прошибали этого самого слушателя насквозь.

…

Историю «Аквариума», «Кино» или «ДДТ» любой российский меломан может рассказать с любого места и во всех подробностях. Не то с «Телевизором», поэтому для начала — краткий экскурс в историю группы.

Михаил Борзыкин: У меня к концу школьного обучения возникли две стойкие привязанности: музыкаи английский язык. С девятого класса я уже играл в школьной рок-группе и пел там на английском языке. Потом я четыре года отучился в Ленинградском университете на филологическом факультете. А в конце четвертого курса была создана группа «Телевизор».

До этого я поиграл еще в трех-четырех группах, где меня, слава богу, многому научили. В этих командах я играл под руководством людей с консерваторским образованием. Мы играли арт-рок, симфо-рок — такую довольно сложную музыку, пели на пять голосов. Эта школа мне очень помогла. Мы играли на танцах, а гитаристом у нас какое-то время был Юра Каспарян из «Кино», а я там был клавишником. Мы, двадцатилетние ребята, разъезжали по школам и играли на танцах песни групп «Slade», «Rolling Stones» и «Beatles», — было очень забавно. Ну а в самом конце четвертого курса вместо сессии я вступил в Ленинградский рок-клуб.

Вступление в Рок-клуб стоило жертв. Вылететь с филфака Ленинградского университета за полтора года до диплома — это надо было уметь. Но у Михаила получилось.

Михаил Борзыкин: Одновременно заниматься и учебой, и музыкой было невозможно. Нас сразу приняли, как-то полюбили, обогрели. И в ту сессию три экзамена из четырех я не сдал. Осенью я вяло попытался что-то пересдать, но тогда я уже понимал, что это не мой путь. Ни школьным учителем, ни переводчиком где-нибудь в посольстве быть мне не хотелось. Влезешь в эту колею — в жизни потом не отделаешься. Это все было настолько несвободно, что влезать во все это мне совсем не хотелось.

При всех сложностях взаимоотношений музыкантов, на Рубинштейна, 13 собирались свои. А снаружи оставались чужие. Вне стен этого дома Борис Гребенщиков был сторожем и собирал по подъездам бутылки, Виктор Цой считался обычным ПТУшником, а Константин Кинчев — московским туристом без определенных занятий. Но внутри каждый из них считался творцами новой музыки и нового языка. Обе реальности в лучшем случае не замечали друг друга, в худшем — вызывали друг у друга рвотный рефлекс.

Михаил Борзыкин: Я вот жаждал свободы. И в музыке рок-н-ролл я ее всегда находил. Возможно, мое отчисление из университета было подстроено, я уж не знаю. Но меня просто отчислили, и я не стал пытаться восстановиться. Завертелась очень рок-н-ролльная жизнь. Она мне была близка, поэтому я и не закончил последний курс университета, о чем ничуть не жалею. Я сразу стал совсем свободен, хотя, конечно, родители были категорически против.

Как и любой нормальный человек моложе двадцати семи лет, раньше времени попрощавшийся с вузом, Михаил Борзыкин задумался об армии. Точнее, она задумалась о нем. Надо сказать, что как раз в 1985–1987 годах был такой короткий период, когда призывали и студентов. После чего сразу и начали появляться статьи о «дедовщине», благо новобранцы были народом грамотным, рассказать о своих армейских бедах умели, а газеты уже начали такие вещи публиковать. Борзыкин решил с почетной обязанностью не связываться и стал косить в психиатрической больнице.

Михаил Борзыкин: Военную кафедру закончить я успел и фактически должен был получить лейтенанта. Но мне оставалось доучиться пятый курс, и тут-то, конечно, за меня взялись.

Это произошло очень быстро. Начали звонить домой, и тут я просто встал на дыбы. Я сказал маме, что если пойду в армию, то может случиться все что угодно. Если она хочет видеть сына живым, то она должна пойти со мной в психоневрологический диспансер и подтвердить, что я человек крайне депрессивный, временами невменяемый, родителей в каком-то смысле недолюбливаю, имею с ними конфликты и периодически замыкаюсь. До маниакально-депрессивного психоза мне было не дотянуться, и нужно было что-то попроще.