Слава Мейсена ширилась, прибыль росла, число работников увеличивалось. В 1724 году на заводе трудились примерно сорок человек, а в распоряжении Херольда было двенадцать помощников. К началу следующего десятилетия оборот мануфактуры вырос более чем в четыре раза, а число работников перевалило за девяносто.

Август пожинал плоды своей смелой алхимической фантазии. Золото рекой текло в его сундуки, и, что для фарфоролюбивого монарха было особенно важно, королевские дворцы заполнялись великолепными фарфоровыми изделиями, превосходящими даже восточные образцы. С 1717 по 1732 года Август получил двадцать семь тысяч талеров дохода и фарфоровых предметов на головокружительную сумму в восемьсот восемьдесят тысяч талеров.

Процветала и мастерская Херольда. Он по-прежнему работал независимым художником на крайне выгодных условиях, но жилье, дрова, лошадей и даже свечи оплачивала ему фабрика. Доход придворного живописца составлял теперь около четырех тысяч талеров — невероятно много, учитывая, что самые высокооплачиваемые из его подчиненных получали чуть больше трехсот талеров, а для многих художников и сто пятьдесят были пределом мечтаний. Однако сильнее всего в этой истории изумляет, что никто из членов администрации даже не догадывался, сколько зарабатывает Херольд. О его прибылях узнали самым неожиданным образом — вследствие громкого скандала, связанного с мошенничеством.

Скандал этот потряс до основания и фабрику, и саксонский двор. Одного из самых доверенных министров Августа уличили в преступных махинациях, включавших промышленный и политический шпионаж. Со времени бегства Штёльцеля в Вену секрет фарфора еще никогда не был в такой опасности.

Весь саксонский двор, сверху донизу, был пронизан взяточничеством, интригами и служебными злоупотреблениями. Считалось естественным, что лица на высоких постах при всяком удобном случае наживаются на своем положении. Однако история Лемэра и Хойма выходила далеко за рамки допустимого — это был скандал такого масштаба, что даже король не мог закрыть на него глаза.

В 1729 году Август, которому по-прежнему приходилось часто и надолго уезжать в Польшу, назначил своего премьер-министра, графа Хойма, директором Мейсенского фарфорового завода. Член одного из влиятельных саксонских семейств, Хойм доводился братом незадачливому придворному, чья жена Анна Козельская стала самой печально известной из всех многочисленных любовниц Августа. Граф долгое время был послом в Париже и в Вене, где приобрел привычку к роскошной жизни — и любовь к придворным интригам.

За время пребывания в Версале фон Хойм завел немало новых друзей. Среди них был и некий Рудольф Лемэр, ловкий предприниматель, готовый в любой момент взяться за выгодное дельце сколь угодно сомнительного свойства. Вскоре после того, как фон Хойм вернулся на родину и поселился в «роскошнейшем особняке Дрездена», Лемэр, прослышав, что его саксонский знакомец оказался во главе прославленной европейской мануфактуры, прибыл к нему в Дрезден. Вместе они продумали несколько планов сказочного обогащения — и все за счет Мейсенского завода.

По настоянию фон Хойма Август передал Лемэру исключительные права на продажу фарфора во Франции и Голландии. Граф убедил короля, что Лемэр с его связями при французском дворе лучше кого-либо другого сможет представлять Мейсен на международном рынке. Такой человек, убеждал фон Хойм, добьется для фабрики еще большей славы, а значит, и еще большего престижа для ее августейшего обладателя.

Лемэр был хорошо знаком с новейшей французской модой, поэтому было решено, что он сможет размещать на Мейсенской мануфактуре заказы на крупные партии изделий, которые смогут угодить взыскательному вкусу парижан. Лемэр знал, что завсегдатаи роскошных магазинов французской столицы питают страсть к восточному фарфору, особенно какиэмону, и что спрос на этот товар всегда высок. Более того, он помнил, что какиэмон по-прежнему стоит дороже мейсенского фарфора.

Фон Хойм распорядился произвести для Лемэ-ра большую партию фарфора, в точности имитирующего какиэмон. С невероятной наглостью эта парочка решила, что форму и рисунок изделий нужно целиком скопировать с лучших образцов из королевского собрания. Сто двадцать бесценных предметов из Голландского дворца тщательно упаковали и по тряским булыжным мостовым доставили за двадцать миль на Мейсенский завод, где с них сняли многочисленные копии. Между собой заговорщики условились, что мануфактура получит за эти огромные заказы более чем скромную сумму — куда меньше обычной рыночной цены столь сложных изделий. Так люди, которые, по общему мнению, заботились о благе Мейсенского завода, на самом деле бессовестно его грабили.

Афера могла бы пройти незамеченной, если бы не одно обстоятельство. По указанию Лемэра фон Хойм велел не ставить на изделия мейсенское клеймо со скрещенными саблями. Лучше копировать восточные клейма, сказал он, либо, в крайнем случае, вообще оставлять фарфор без марки.

Почти сразу возник вопрос, насколько разумно выпускать изделия, так точно повторяющие восточные, да еще без клейма. Даже если Лемэр честно намерен продавать их как продукцию Мейсенской мануфактуры, рано или поздно найдутся мошенники, которые захотят выдать их за восточный фарфор, и репутация Мейсена пострадает. Август тоже разгневался — не из моральных соображений, а потому, что отсутствие клейма лишит его славы; никто не узнает, что этот изысканный декор выполнен подданными саксонского монарха.

Тем не менее, взятками и нажимом, фон Хойм смог вывезти с фабрики большую партию фарфора без клейма. На другие изделия оно наносилось синим поверх глазури, так что его несложно было удалить. Мастерство заводских художников было воистину невероятно: даже на опытный взгляд современного коллекционера часть немаркированных изделий того периода практически неотличима от японских оригиналов.

Тем временем Лемэр и фон Хойм, не довольствуясь огромными доходами от продажи поддельного японского фарфора, составили еще более опасный для Мейсена план: выкрасть и продать во Францию секрет самого «белого золота».

Людовик XV не меньше других европейских монархов был подвержен опасной страсти к фарфору. Как только он узнал, что Август основал мануфактуру, выпускающую настоящий фарфор, ему захотелось завести у себя такую же — и даже еще более великолепную. Впоследствии он вложил средства в Венсеннскую фабрику, основанную в 1738-м и возрожденную в 1756 году под названием «Севрская королевская мануфактура» — она, как и Мейсен, существует по сей день. Однако в 1730-м ее еще не было, а заводы в Сен-Клу и Шантильи производили только мягкий фарфор. Коварный Лемэр понимал, что Людовик готов отдать за вожделенный секрет практически любые деньги.