Начальство опасалось, что кустарная продукция — зачастую неумелые копии с рисунков мастерской Херольда — испортит репутацию фабрики. Однако хаусмалеры успешно решали вопрос, что делать с излишками фарфора, особенно с бракованными изделиями, которыми Мейсен торговать не мог. Система приносила прибыль, и ее, скрепя сердце, терпели.

В 1723 году, чтобы уберечь репутацию Мейсена, Штейнбрюк предложил замечательную идею: помечать всю подлинную продукцию завода синим подглазурным клеймом. Оно должно было стать гарантией качества, средством отличить настоящий мейсен от грубых подделок. В качестве эмблемы выбрали две скрещенные сабли из герба Саксонии. Первые несколько лет клеймо ставили от случая к случаю; затем его наносили на все большее число изделий (эту работу обычно поручали начинающим ученикам), и со временем оно стало синонимом самого понятия «мейсенский фарфор».

Тогда никто и не подозревал, что в будущем синие скрещенные сабли будут подделывать едва ли не чаще, чем любую другую фабричную марку.

Для низкооплачиваемых художников из мастерской Херольда соблазн заработать несколько лишних талеров, расписывая фарфор на дому, был чрезвычайно велик, однако им это строго запрещалось. Хейнце, как и многие другие на фабрике, страдал от постоянного безденежья и от того, что его талант не признают. Почему бы, рассуждал он, не включиться в выгодный промысел тайком?

Мало по малу он начал уносить «белье» домой и расписывать в свободное время, а потом продавать на черном рынке. По мере того, как подпольное производство расширялось, он выстроил собственную муфельную печь и научился сам составлять эмали — возможно, не без помощи Штёльцеля, с которым был дружен.

Однако в маленьком коллективе трудно долго сохранять тайну. Фабрика по-прежнему бурлила интригами. Как вскоре испытал на собственной шкуре Хейнце, работник, затаивший обиду на коллегу или желающий выслужиться перед начальством, запросто мог стать доносчиком. Херольду сообщили, что Хейнце расписывает фарфор на дому, но мастер не захотел расставаться с работящим и умелым декоратором, и нарушитель отделался строгим выговором. Как всегда, Херольд не предпринял никаких шагов к тому, чтобы устранить саму причину недовольства.

То ли Хейнце так отчаянно нуждался в деньгах, то ли не воспринял предостережение всерьез, но он продолжал расписывать фарфор на сторону. Узнав о продолжающемся неповиновении, Херольд пришел в ярость. Он приказал арестовать Хейнце и обыскать его дом. Как и ожидалось, там обнаружили много нелегально расписанного фарфора. Хейнце судили, признали виновным и приговорили к заключению в крепости Кёнигштейн — где, по жестокой иронии, он принужден был расписывать фарфор, чтобы обеспечить себе пропитание. Однако на этом история молодого художника не закончилась.

Понимая, что в Саксонии ему от Херольда не укрыться, Хейнце каким-то образом сумел сбежать из крепости. Как прежде Бёттгер, он избрал своей целью Прагу, и, как злосчастного алхимика, его быстро настигли солдаты Августа. Здесь параллель заканчивается: арест не остановил Хейнце. Через некоторое время он предпринял новую попытку к бегству, на сей раз успешную: через Бреслау в Силезии на юг в Вену, а оттуда в Берлин. Все эти города были крупными центрами керамического производства, и, надо полагать, в каждом из них он предлагал свои услуги художника, радуясь, что наконец-то избавился от тирании Херольда.

Наследие Хейнце составляет фарфор, расписанный пасторальными пейзажами и сценами в порту. Его любимый мотив — обелиск — позволяет установить авторство не хуже подписи или инициалов художника, которые Херольд своим подчиненным ставить запрещал. Единственный предмет, на котором стоит подпись несчастного Хейнце, — тарелка, находящаяся сейчас в Вюртембергском земельном музее. По иронии на ней изображен замок Альбрехтсбург — тот самый, где художник промучился столько лет.

Хейнце — далеко не единственный из художников, незаконно расписывавших фарфор на дому. Многие другие мейсенские живописцы вынуждены были тайком прирабатывать, чтобы не умереть с голода. Даже в доме самого Херольда, который в 1731 году обыскали по доносу обиженной экономки, обнаружили большое количество «белья», очевидно, приготовленного для росписи и продажи на сторону; впрочем, здесь движущим мотивом была не нужда, а корысть. Однако мейсенское начальство не посмело тронуть своего главного художника. Злополучную экономку публично признали виновной в клевете и бросили за решетку.

Не все художники, работавшие под началом Херольда, решались бежать. Многие, вероятно, не понимая, что конкурирующие предприятия охотно примут талантливых мастеров, продолжали терпеть унижения, лишь бы не потерять место. Особенно ярко деспотизм Херольда проявился в отношениях с дальним родственником, поступившим к нему на работу в 1724 году, — Кристианом Фридрихом Херольдом.

Кристиан Фридрих обучался искусству эмали на меди в Берлине и до приезда в Мейсен фарфор никогда не расписывал. Однако он быстро освоил новую технику и особенно увлекся опытами с золочением. Приметив его стремительный рост, Херольд обеспокоился, что талантливый родич может возомнить о себе лишнего, поэтому отказался выплачивать ему постоянное жалованье и одновременно запретил частным образом экспериментировать с эмалями и вообще работать самостоятельно.

Кристиан Фридрих не мог расстаться с любимым делом. Невзирая на запрет, он тайно, на дому, продолжал расписывать медные пластины для табакерок и проводить опыты по составлению новых цветов. Херольд, прослышав об этом, поручил мейсенской охране обыскать бедное жилище Кристиана Фридриха на городской рыночной площади. Эмали, изготовленные им за свой счет, были конфискованы, материалы изъяты, а самого художника арестовали и, как прежде Хейнце, отдали под суд за незаконную роспись.

Впрочем, у Кристиана Фридриха, в отличие от Хейнце, нашлись сильные доводы в свое оправдание. Все найденные эмали предназначались для росписи по меди, а не по фарфору, а значит, никакой конкуренции с фарфоровой мануфактурой в его случае не было. Удивительным образом на сей раз суд взял сторону обвиняемого. Кристиана Фридриха оправдали. Однако Херольд не забыл родственнику того, что считал неповиновением, и принялся мстить: загружал непосильной работой и платил за нее сущие гроши. Кристиан Фридрих много раз пытался уйти с завода, но Херольд всякий раз находил способ этому помешать.

Окончательный реванш он взял четыре десятилетия спустя, когда Кристиан Фридрих вежливо попросил о скромной прибавке к жалованью. Просьба была вполне разумной — ведь художник честно отработал на фабрике столько лет, — однако Херольд расценил ее как подлый мятеж, достойный самого сурового наказания. Он передал дело в суд и, что совсем уже невероятно, выиграл дело: Кристиана Фридриха признали виновным и осудили на четырехмесячное тюремное заключение. Несмотря на все эти обиды, он продолжал трудиться на заводе до самой старости.

Кристиан Фридрих попал на Мейсенскую мануфактуру уже опытным живописцем, и репертуар у него был гораздо разнообразнее, чем у многих современников. Он великолепно писал многолюдные батальные сцены, мирные пейзажи, оживленные сцены в порту и композиции с человеческими фигурками, а также шинуазри, которые Херольд продолжал требовать, даже когда мода на них прошла. Умер Кристиан Фридрих в 1779 году, семидесяти девяти лет от роду, так и не получив признания и не догадываясь, что в грядущих столетиях его недооцененные работы объявят наивысшим достижением мейсенской декоративной живописи.