И решив рискнуть, несмотря ни на что, вверить ему свое сердце, она решительно отправилась в отель Руль.

Войдя в храм роскоши и достатка, она невольно съежилась в пламени блеска хрустальных люстр, осознавая, что не принадлежит к этому миру, и, пожалуй, никогда принадлежать к нему не будет. Администратор словно в подтверждении ее слов, окинув Анну взглядом знатока, который с первой минуты, может понять, что за сорт человека перед ним, высокомерно и надменно осведомился, что ей здесь нужно. Без капли любезности и подобострастия, коими еще минуту назад одарил, стоящую перед ней богато одетую даму.

— Простите за беспокойство. Мне нужен месье Маршалл. Мне назначена с ним встреча, — неуверенно произнесла Анна, и краска румянца залила ее бескровное от страха лицо.

— У вас? Встреча? — переспросил администратор с ухмылкой, — затем одернув сам себя, осознав, что, пожалуй, в своем высокомерии перестарался, и кто знает, кем эта дама приходится Месье Маршаллу. Тем более, что женщина хоть и бедна, но бесспорно все еще красива, а красота недолго остается в бедности, уж это в жизни неизменно, уже любезнее, хотя все еще с нежеланием говорить, произнес:

— Подождите минуточку, я уточню. — И немного порывшись у себя в записях, сказал: — Вам повезло, Месье Маршалл, как раз у себя в номере, сейчас я доложу ему о вашем визите. — И уже собрался так и сделать, как посмотрев на лестницу, расплылся в улыбке и торжественно произнес: — Но в этом нет необходимости, он уже спускается, — и через секунду, растягивая слова, от удовольствия, добавил: — с мисс-с-с Э-э-лен.

— Элен? — как если бы не расслышала имя, переспросила Анна, и вслед за администратором посмотрела на лестницу.

Перед ее взором предстала богатая, роскошно одетая, сияющая от достатка и сытости британская пара. Первую секунду она даже не узнала Дэвида. До того его образ стал частью всего этого богатства, как золото колонн отеля Руль, и бархатные королевские портьеры. И женщина, высокая, почти с него ростом, худощавая и крепкая, с гордой и высокомерной осанкой, прозрачными голубыми глазами, прекрасно одетая и ухоженная, и весь ее образ, образ самого достатка. Достатка не приобретенного, а достатка с рождения, когда все что есть, воспринимается не как манна небесная, а как нечто само собой разумеющееся, как будто в жизни, по другому и не бывает. А ее взгляд, такой спокойный, какой только возможно иметь у того, у кого все есть, когда не надо искать, карабкаться и выживать, и весь ее вид, и все в ней говорило: «Неужели же бывает иначе?».

— «Бывает», — горько подумала Анна, глядя на Дэвида и его спутницу. Горечь, обида, ревность, боль, все одновременно вскипело и загорелось внутри, как только горит хворост в засуху и зной.

Их взгляды встретились. На секунду она увидела в его глазах страх, загнанного животного в капкан, или преступника, застигнутого прямо на месте преступления.

Дама, державшая его за руку, с легкостью перехватила ее взгляд, и словно давая ей понять, кто здесь хозяйка, прильнула к нему так близко и так тесно, словно шла не по гладкому мрамору, а по зыбким пескам, и отчаянно нуждалась в помощи спутника.

Он же окаменел не хуже тех статуй у входа, стоящий перед входом с застывшими и недвижимыми глазами. Его ноги словно вросли в землю, он перестал двигаться, и едва не запнулся. Но уже через секунду, его выдержка взяла верх, он чуть наклонил голову для приветствия, как если бы увидел старого знакомого, которого хотя и мечтал увидеть, но не здесь и не сейчас.

Анна горько усмехнулась этому запоздалому «Здравствуй», и в ту же секунду метнулась на выход, не желая и не в силах его больше видеть.

Бежать, как можно скорее, отсюда, уйти, исчезнуть, и никогда больше его не видеть! Ах, как глупа она была! Второй раз в одну и ту же ловушку! Верно, жизнь ее ничему не учит.

Он ждал, что Элен спросит, кто она, поинтересуется, откуда эта женщина ему знакома, но Элен не спросила. И это тревожило его даже больше, как если бы она закидала его вопросами или учинила скандал. Да, не так он хотел, чтобы все случилось. Сам себя переиграл. С другой стороны, что ему оставалось делать, оставить Элен в ту же секунду, как увидел Энн, побежать за ней сломя голову, догнать, молить прощенья. Какая глупость и пошлость из бульварного романа. В жизни так не бывает, в жизни люди крайне тяжело расстаются с тем, что им принадлежат, с вещами и с людьми, при том, не важно, нужными ли или свое уже отслужившими.

Он, как и все, боялся остаться один. Вот так случилось, что раньше не боялся, а теперь страшился. Но в стремлении удержать двух женщин сразу, до того времени, пока точно будет не известно которая из них останется с ним навсегда, может так произойти, что лишился обоих.

Конечно, несмотря на малодушие и постыдность, его первым чувством было кинуться за Энн, догнать ее, все объяснить, сказать, что лишь ее он любит. Но разве можно вот так поступить с Элен. Так жестоко и публично отвергнуть ее чувства. Разве ж она заслужила это? И потом, он крайне не любил скандалов, тем более публичных, ему хотелось, разрешить все как можно тише, если не сказать деликатнее. Тем более, что он так был благодарен Элен, она помогла ему в тяжелое время, держала за руку, заботилась о нем, и пусть он не любил ее, однако же, нельзя сказать, чтобы он не испытывал к ней уж совсем никаких чувств. И потом, пусть он человек не самый благородный и не самый добродетельный, все же он много видел в жизни, знал не мало, и любовь Элен, ее самоотдача, ее служение ему, в жизни дорого стоило. Он не хотел вот так, пренебречь ею, пусть даже из любви к другой.

Четыре дня с той встречи прошли как в лихорадке. Она совсем не ела, и почти не спала, и казалось, была близка к помешательству. Душная и казарменная атмосфера Остеррайхов давила и угнетала Анну как никогда. И проснувшись рано утром, когда еще лишь занимался рассвет, и увидев где-то там, в кронах деревьев маленьких пичуг свободно скачущих и летающих с дерева на дерево, Анна, пренебрегая всеми обязанностями, что на нее возложили, и ничего никому не сказав, просто отправилась гулять по окрестностям в одиночестве.

Нет, она не пошла на Английский бульвар,