А действительно, какими конфликтами чревато то, что мать, например, из зловредности регулярно недожаривает цыпленка, которого подает мужу, а тот, отдавая дань своему застарелому нарциссизму, в сорок лет подтягивает кожу на физиономии? Но, в конце концов, родители нашли парня, который поставил мне диагноз, и тот им понравился: «психодиссоциативное расстройство и нигилистические тенденции личности». Что означало, короче, что мне просто плохо. А они стали пичкать меня «колесами». Спасибо вам, доктор Квэк.

Это было здорово. Для них. У меня же не было достаточной мотивации, чтобы иметь собственное мнение, но не было и энергии, чтобы это меня волновало. Правда о лекарствах состоит в том, что они действительно спасают тебе жизнь, если ты в них нуждаешься. Если же нет, то они тебе как гвоздь в заднице. Мать вдруг отрастила себе яйца и объявила, что желает развестись. И тогда я свалила. Наблюдать за этим балаганом, даже с первого ряда, я не собиралась. Время от времени я звоню им, чтобы убедиться, что они еще не сожрали друг друга и не вступили в какой-нибудь «Храм народов» новоиспеченного Джима Джонса. В остальном же мы держимся каждый по свою сторону демилитаризованной зоны.

Более двух лет полагаясь только на себя, я не раз оказывалась на волосок к тому, чтобы попасть в рабство, быть убитой – и это все случилось еще до истощения водных ресурсов. Неплохой материал для мемуаров, которые я вряд ли когда сяду писать.

А сейчас я стала предводителем компании из трех надоедливых подростков – по большому счету, самая опасная ситуация из тех, где я бывала.

Наконец мы находим «БМВ», припаркованный на отдаленной стоянке. Сияющий серебристый корпус, и машина выглядит исключительно дорого, а это означает, что она, как и говорил блондин, доверху нагружена водой. При мысли о воде мои гланды принимаются пульсировать. Но когда я смотрю внутрь машины, она оказывается заваленной всяким ненужным барахлом. Рулоны бумаги, мусор, тряпье, старые дивиди-диски, которые уже никогда не будут играть. Не может быть! Какой тупой старьевщик станет заваливать такую машину всем этим хламом? Я ищу под сиденьями, между сиденьями – все заполнено мусором. Наконец, открываю бардачок, и вот оно – спасение! По крайней мере, граммов триста. Я начинаю заглатывать воду, не собираясь ее ни с кем делить, потому что знаю – у моих спутников своя вода. Чтобы вздохнуть, мне приходится оторвать губы от бутылки.

Отдышавшись, я продолжаю рассматривать хлам. Десятки фотографий человека, которому принадлежал автомобиль. Семейные глянцевые фото, на которых вся семья, улыбаясь, тянет шеи из тесных водолазок. Такие фотографии обычно вешают на стену в рамочках. И, по мере того, как я продолжаю рассматривать эти портреты, они начинают производить на меня все более сильное и странное впечатление, что кажется мне глупым – ведь я не знала и не знаю этого типа! Но постепенно правда доходит до меня. Ведь это были вещи, которые он взял с собой, уезжая из дома, и, может, навсегда. И мне понятно то чувство отчаяния, которое владело этим человеком. Поняв это, я вдруг с новой силой ощущаю ужас нашей ситуации. Меня трясет. Это лихорадка. Нужно собраться для поездки. Не время для слабости. Нужно действовать.

Я делаю еще один глоток из бутылки и ловлю взгляд Алиссы.

– Береги воду, – говорит Алисса тоном диктора социальной рекламы, которую она вместе со своим братцем-идиотом наверняка смотрит в перерывах между мультиками.

Я отвечаю на ее взгляд.

– Келтон сядет рядом со мной, на место пассажира, – объявляю я. – Хотя он и раздражает, но он информативен.

Причина, конечно, в другом – сидящий справа представляет для меня наибольшую опасность, а этот туповатый хиляк, который даже не смог выстрелить во врага, несет в себе наименьшую степень риска. И, похоже, он готов из кожи вылезти, чтобы быть полезным.

– Я буду показывать дорогу, – заявляет Келтон. – Там можно заблудиться.

Алисса скептически смотрит на меня, после чего вновь открывает свой большой рот:

– А кто, собственно говоря, назначил тебя боссом? – спрашивает она.

– Я сама, – отвечаю я, заводя машину. – Если не нравится, берите свои велосипеды и крутите педали.

В конце концов, уступив, Алисса садится в машину, как я и предполагала. Потому что к концу дня она нуждается во мне больше, чем я в ней. Она же мне не нужна совершенно. Единственная причина, по которой Алисса и ее брат находятся в моем автомобиле, так это то, что Келтон без них не поедет, а у Келтона есть антибиотики. Если, конечно, он не врет, что вряд ли – Келтон честен до тошноты. Эта честность его, в конце концов, и прикончит. Что до Алиссы, то ей я доверяю настолько, насколько она доверяет мне. Что хорошо, поскольку все в моих руках. Выживание предполагает – ни один из необходимых ресурсов не должен попасть в чужие руки. Но сейчас, глянув назад в зеркало и получше рассмотрев Алиссу, я почувствовала то, что до этого толком не увидела. В первые минуты нашей встречи я сочла, что она из тех собак, что лают, но не кусают. Но сейчас, когда солнечный свет упал на ее лицо, высветив некоторые новые черты, я увидела, что глаза у нее совсем не такие пустые и пресные, как мне показалось. Она проницательна, а это означает, что она умеет создавать проблемы.

13) Алисса

Я не могу не заметить, что Жаки, почти не отрываясь смотрит на меня в зеркало. Она мне не нравится, и от нее этого не скрыть. Я ей не доверяю, что Жаки тоже понимает. Наша ситуация напомнила мне кое-что из уроков по биологии. Вьючные животные, которые отказываются носить тяжести, гораздо более опасны и голодны, чем их более покладистые собратья, потому что им не дают есть и они добывают пропитание самостоятельно. Вопрос только в том, почему их перестали использовать как рабочий скот. Жаки – неизвестная жидкость в бутылке без этикетки, и в настоящий момент мы зависим от ее милости. Если называть вещи своими именами, мы похищены.

Келтон, сидящий спереди, врубает радио. Работает местная спутниковая станция, и звуки ее кажутся неприличными. Люк Брайан – о дожде, о виски, о своей любимой киске.

Жаки смотрит на Келтона и говорит:

– Если не сменишь станцию, я тебя пристрелю, а потом застрелюсь сама.

Келтон моментально подчиняется.

– Какой идиот в такие дни ставит песни про дождь? – говорит он, переключая канал.

– …в то время как нехватка воды продолжает ощущаться по всей южной части штата, губернатор и местная администрация стремятся заверить граждан… – полилось из динамика, но Жаки протягивает руку и вырубает радио.

– Подожди! Это может быть важным! – напоминаю я.

– Они крутят одну и ту же программу, – говорит Жаки. – Я слушаю ее с самого утра. Они трепятся про «эвакуационные центры», которых как не было, так и нет. По крайней мере, пока.

– Выключите, – просит Гарретт. – Я больше не могу это слышать.

Я, кстати, тоже. Но и остаться наедине с собственными мыслями – радость невеликая. Единственно, у кого мысли еще хуже моих, так это у Келтона.