Поначалу машины работали нормально, и, казалось, волонтеры знают, что делают. Но потом первая машина принялась дымить. И тогда стало ясно, что компетенция волонтеров не простирается дальше операций по открыванию и закрыванию кранов.

– Это водоросли! – услышала я голос какого-то толстяка из породы тех, что знают все на свете. – Эти идиоты не учли, что там есть водоросли.

Похоже, опреснители были спроектированы под фильтрованную морскую воду. И хотя персонал попытался тут же, на коленке смастерить самодельные фильтры, машины постоянно забивались и перегревались.

– Успокойтесь! – кричали волонтеры выходящей из себя толпе. – На подходе техники, которые решат эту проблему. Воды хватит на всех.

Но, что естественно, никто так и не появился, и вскоре в строю остались только две машины из шести.

Затем парень, ответственный за организацию дела, совершил несколько принципиальных ошибок. Он велел людям, которые стояли в очереди к сломавшимся машинам, встать в конце очередей, которые вели к машинам работающим.

Если бы каждое нецензурное слово несло в себе ядерный заряд, наша планета разлетелась бы на миллиард кусков.

– Ты что, мать твою, шутишь? Я стоял на этой, мать твою, долбаной жаре три долбаных часа!

И был там, как сказано в Ветхом Завете, «плач и скрежет зубовный».

Кое-кто, игнорируя приказ, пытался внедриться в очереди, стоящие к работающим машинам, но проделывали они это не так изящно, как это сделала бы я. Стоявшие в «своих» очередях отталкивали их, а те напирали.

– Проваливай! Мы стояли здесь весь день!

– Я тоже стоял весь день в той очереди!

– Тогда отправляйся туда и жди, когда починят твою вонючую машину!

И в одно мгновение очереди исчезли, превратившись в месиво толкающих друг дружку людей.

Первую схватку я не увидела, поскольку толпа всколыхнулась и двинулась, едва не опрокинув меня. Люди напирали так сильно, что одна из двух работающих машин была опрокинута набок, и люди бросились к ней, чтобы наполнить свои баллоны, но все, что они смогли из нее извлечь, был черный осадок.

Мне хватило ума отбежать от водоворота людей к полосе прибоя, но выбраться оттуда я уже не смогла, а потому видела все, что происходит, как на ладони – до самого конца.

Драки разгорались то тут, то там, и неожиданно произошло то, что умники называют «деиндивидуацией». Нечто похожее происходит, когда коп надевает свою униформу или когда ты напяливаешь на нос солнцезащитные очки, и люди вокруг уже не могут увидеть твои глаза. То есть ты выбираешься наружу из своей обычной личности и чувствуешь себя совсем не так, как раньше. Ведешь себя не так, как раньше. Что произойдет с тобой, если ты превратишься в еще одну мучимую жаждой душу в толпе водяных зомби? Ты неизбежно станешь одним из них. Так люди теряют над собой контроль и превращаются в дикую агрессивную толпу.

Я видела затоптанного до смерти старика. Я видела, как мать отняла воду у чьего-то ребенка. На моих глазах один мужчина выхватил нож и хладнокровно убил другого. Толпа, атаковав опреснители, отбросила персонал, который, выхватив оружие, принялся стрелять по обезумевшим людям.

Вскоре прибыла полиция и принялась, работая щитами, оттеснять толпу в море, словно решила утопить людей. А некоторых, самых слабых, неспособных сопротивляться, действительно утопила. Полиция стреляла резиновыми пулями, распыляла слезоточивый газ, избивала людей дубинками.

Не без труда, по колено в воде я добралась до гряды камней, громоздящейся ниже по пляжу. Со мной по- прежнему был мой рюкзак с эмблемой Китти. В этот момент меня уже лихорадило, и я понимала, что причина тому – моя инфицированная рана. Прислонившись спиной к поверхности одного из камней, я наблюдала, как люди на берегу отдают дань Зову Пустоты.

Только через час, арестовав несколько сотен людей, полиции удалось кое-как рассеять толпу, и за дело взялись парамедики, которые начали помогать раненым и увозить погибших. К закату пляж был более-менее очищен, и только полицейские, которых оставили охранять поверженные толпой опреснители, время от времени делали предупредительные выстрелы в воздух, отгоняя тех, кто неосторожно приближался к ним. Думаю, несколько выстрелов все-таки были непредупредительными.

В тот дом на берегу я решила не возвращаться. Там ничего нет – ни воды, ни припасов. Я поняла: чтобы выжить, я должна не прятаться от людей, а, наоборот, смешаться с ними. Именно так у меня могут появиться разнообразные возможности. Людей можно обмануть, можно разжалобить, можно принести в жертву наконец. Логично предположить, что я, некоторым образом, Общественный человек. Мораль моей истории такова: плохие новости лучше не обнародовать. По крайней мере, я этого делать не собираюсь. Что касается родителей Алиссы и Гарретта, то их местоположение лучше не уточнять. Они могут быть где угодно, не исключено, что в морге.

Мы обыскиваем ближайшие улицы в поисках «БМВ». Меня лихорадит, и состояние мое особой радости во мне не вызывает. Проходим мимо открытых магазинов, мимо парковок; я нажимаю на кнопку сигнализации на брелоке, но ни одна машина не реагирует.

Алисса с братом тоже смотрят по сторонам, но я знаю, что они ищут не «БМВ».

– Что за машина у ваших родителей? – спрашиваю я.

– Голубой «Приус», – отвечает Гарретт.

Я смеюсь:

– Вам повезло. Таких машин в Лагуна-Бич половина.

И вновь нажимаю на кнопку.

– Лучше держать ключи повыше, у подбородка, – советует Келтон. – Шире зона охвата. Кроме того, электропоток поднимется в мозг, и голова станет чем-то вроде антенны.

Его предложение не работает, но Келтон, довольный своей способностью делиться никому не нужной информацией, улыбается. Знать жизнь по книгам – это хорошо настолько, насколько хороши роликовые кроссовки: до какого-то места они тебя довезут, но дальше ты вынужден топать своими ногами. В критической ситуации это знание не поможет; тут нужна мудрость, которую воспитывает улица. Мне повезло: у меня есть и то, и другое. Я уже два года живу сама по себе и умудрилась кое-как обходиться без постоянного адреса и регулярного дохода. То поживу месяцок у подруги, то заберусь в дом, арестованный по долгам за ипотеку, то, как все последнее время, пороскошествую в богатом доме на побережье. И мне хорошо. Такая жизнь, жизнь на грани, мне вполне подходит.

То же самое в школе. Мне несвойственна была мелодраматическая зацикленность на самой себе, необходимая тем, кто желает стать готом, но и в экстравагантную идиотку я тоже не играла. У меня было достаточно мозгов, чтобы пренебрегать мнениями толпы, и по мне лучше уж быть посаженной на школьный флагшток, чем прослыть хипстером.

Родители мои, не вылезавшие из кучи собственных проблем, а потому считавшие, что проблемы есть и у меня, не уставали показывать меня врачам и психофармакологам, которые в один голос уверяли их, что мои беды проистекают от моего конфликта с социальной средой, а не от якобы имеющегося в моем организме химического дисбаланса. Родители от таких разговоров выходили из себя.