Последним свою подпись поставил я, обратив при этом внимание, что, пока меня не было в палате, он надел обратно свой пасторский костюм.

Когда с формальностями было покончено, я пожал ему руку и сказал:

– Прошу вас, не ждите, пока что-то произойдет. Возвращайтесь, как только освободитесь.

В ответ он улыбнулся и ответил, что так и поступит.

Я не знал, что еще сказать.

– Ну что ж, надеюсь, вы проведете чудесный вечер.

Так оно и вышло. В ту ночь я не дежурил, но утром, придя на работу, первым делом спросил, вернулся ли он, чтобы начать лечиться.

– Не совсем, – ответила медсестра на посту.

По словам его друзей, которые позвонили в больницу сообщить, что случилось, он действительно прекрасно провел время, общаясь со старыми друзьями, вкусно поужинал, получил свою долю наград и благодарностей за многолетнюю работу. Потом сказал, что устал и хочет вернуться в отель, чтобы как следует выспаться. Обещал утром пойти к врачу.

За прошедшие годы я не раз думал о выборе, который он сделал, когда поехал в отель, вместо того чтобы после праздника вернуться к нам в больницу – он ведь понимал, что выбирает на самом деле. Потому что на следующий день, когда друзья постучали к нему в дверь, он не ответил. Портье пришлось их впустить.

Отец Аллен лежал в постели. Он тихо скончался несколько часов назад.

В отделении скорой помощи большинство пациентов для нас – новые. Мы берем карту с полки, смотрим жизненные показатели, узнаем жалобы. Если ситуация выглядит сложной, пробуем найти старую карту или хотя бы данные о последнем визите, ну или убедиться, что у нас ее нет. Потом идем в бокс, где находится пациент, чтобы впервые с ним увидеться. Я уже немного рассказывал о том, как помогаю пациентам почувствовать себя в безопасности, успокоиться и лучше понять то, что с ними происходит.

Однако той пациентке было абсолютно все равно, что я делаю: я пожал ей руку, но с тем же успехом мог заиграть на дудке или пуститься в пляс. У нее имелось собственное четкое представление о том, как должна пройти наша встреча, и она не собиралась от него отклоняться.

Для начала: она уже знала, кто лучше всех разбирается в ее проблеме – она сама. Точно так же она знала, что станет для этой проблемы наиболее правильным и подходящим решением. По ее мнению, моей задачей было только осуществить лечение, которое она уже спланировала, стараясь при этом поменьше ее беспокоить.

У ее самоуверенности были некоторые основания. Хотя ей перевалило за восемьдесят и она жила в доме престарелых, раньше моя пациентка была медсестрой и большую часть жизни проработала в этой самой больнице, на руководящих должностях, в том числе в отделении скорой помощи. Она не стала напрямую говорить мне, что начала здесь работать, когда я еще и слов таких, «скорая помощь», не знал, но, похоже, подумала именно это.

Когда я с ней поздоровался, она ответила вежливо, но сухо. Когда начал задавать вопросы о ее болезни, поинтересовалась в ответ, читал ли я ее карту? А если нет, то зачем явился в бокс? Просто поговорить?

На это я отвечал, что стараюсь сначала составить представление о пациенте, чтобы потом, просматривая карту, лучше понимать, что хочу в ней найти.

Она хмыкнула и заявила, что объяснит все попроще, явно подразумевая «попроще для такого дурачка, как ты». Итак, ее основная проблема – сердечная недостаточность. Она принимает диуретики (они помогают выводить избыток жидкости, с которым не справляется сердце) и дигоксин (старое лекарство, заставляющее сердце биться сильнее.) Обычно это действует, но в последние дни у нее усилилась одышка при ходьбе, не проходящая и в положении лежа. Это признаки того, что сердце не справляется с выведением жидкости из легких. Обычно в подобных случаях ее врач (очень уважаемый местный специалист) делает укол лазикса (сильного диуретика, хорошо справляющегося с выведением лишней жидкости, но одновременно вымывающего важные электролиты, в частности калий и натрий, ответственные за поддержание сердечного ритма), и все проходит. Однако сейчас врача нет в городе, а тот, кого он оставил вместо себя, нелюбезно разговаривал с ней по телефону (при этих словах я еле-еле сдержал изумление), так что она обратилась в скорую помощь, чтобы получить свой укол – и не более того.

Я кивнул и сказал, что все понял. Однако, поскольку она обращается к нам в первый раз, мне надо кое-что проверить. Она не против, если я все-таки ее осмотрю? Она молча пожала плечами – я счел это знаком согласия. Пациентка позволила мне выслушать ее легкие и сердце, прощупать пульс и проверить ноги на предмет отеков. Она разрешила даже пальпировать живот, чтобы убедиться, что печень не увеличена. Наконец, я спросил, могу ли взять у нее немного крови для анализа, сделать рентген грудной клетки и ЭКГ.

– Зачем? – фыркнула она. – Вы послушали легкие, пульс и оксигенация нормальные, и вы отлично знаете, что со мной.

Под оксигенацией она подразумевала уровень кислорода, который мы измеряем с помощью зажима на пальце: он определяет его по цвету крови.

Я решил, что лучше будет с уважением отнестись к ее познаниям и воспользоваться ими, а не идти наперекор. Поэтому поступил так, как стараюсь никогда не поступать: заговорил с ней на медицинском языке, давая тем самым понять, что отношусь к ней как к медику.

– Вы ежедневно принимаете гидрохлоротиазид, диуретик, вымывающий калий. Лазикс делает то же самое. Вы также получаете дигоксин. Из этого следует вывод, что мне надо хотя бы узнать ваш уровень калия и дигоксина, чтобы убедиться, что у вас не возникнет тяжелой аритмии. Повышенный уровень дигоксина увеличивает вероятность сердечной аритмии, связанной с недостатком калия.

Минуту она размышляла. Потом сказала:

– Ладно. Можете сделать рентген, анализ на электролиты и ЭКГ. Потом введете лазикс. А дальше я поеду домой. Вы знаете, что нет смысла проверять уровень дигоксина, если уровень калия в норме и ЭКГ без отклонений.

Она была права. Ей было за восемьдесят, она жила в доме престарелых, и сейчас давала мне урок по кардиологии, фармакологии и физиологии.

– Хорошо, договорились, – кивнул я, записывая назначения.

Двадцать минут спустя я получил кардиограмму, не показывавшую превышения уровня дигоксина или других отклонений от предыдущих показателей, а также снимок грудной клетки, подтверждавший сердечную недостаточность средней степени. Электролиты были в норме. Я ввел ей лазикс и отправил домой.

Собственно, это было все. В каком-то мазохистском смысле я даже получил удовольствие от ее визита. Весьма бодрит, когда встречаешь пациентов, полностью берущих ответственность за собственное лечение. И я никак не ожидал, что мы еще увидимся.

Однако два-три месяца спустя, в послеобеденное время, нам сообщили по рации, что скорая, в квартале от нас, везет в отделение женщину с остановкой сердца. Она без сознания, самостоятельного дыхания нет, на кардиограмме желудочковая фибрилляция, проводятся реанимационные мероприятия. Один раз применили дефибриллятор, катетер в вену поставить пока не удалось.