Тут медсестра принесла распечатку кардиограммы. Она оказалась нормальной. Это меня не удивило: после первого приступа стенокардии следов на ЭКГ обычно нет. Может, сосуды расширились сами собой. Может, действия нитроглицерина оказалось достаточно, чтобы обеспечить приток крови к сердцу. Может, это был просто короткий спазм. Масса разных возможностей.

Через пару минут пришли результаты анализов. Опять все в норме. И опять неудивительно.

Результаты меня порадовали. Передо мной сидел достаточно здоровый пожилой мужчина, у которого, скорее всего, впервые случился приступ стенокардии. С одной стороны, это означало, что его состояние опасно нестабильное и может ухудшиться в любой момент; с другой – его вовремя доставили в больницу, живым и почти здоровым, с неповрежденным сердцем. Оставалось дать ему лекарства для поддержания сердечного ритма и против тромбоза коронарных артерий и положить в палату для дальнейшего наблюдения. Утром придет кардиолог и решит, что делать дальше.

Я вложил в карту листки из лаборатории и распечатку ЭКГ и пошел обратно к больному. Он удобно сидел на каталке с капельницей в руке и датчиками ЭКГ на груди, беседуя с друзьями о старых добрых временах и совместной работе в реабилитационном центре.

Увидев меня, отец Аллен улыбнулся.

– Ну, что там? У меня был инфаркт?

– Не совсем, – ответил я. Потом взял стул и подсел поближе к нему. – Мы можем говорить при ваших друзьях?

Он снова улыбнулся.

– Само собой.

Итак, я начал говорить. Напомнил, как возникла боль, объяснил, почему меня это тревожит. Рассказал, что такое стенокардия: конечно, не инфаркт, но зачастую его предвестник, и без надлежащего лечения по современным данным смерть в течение недели после приступа наступает с той же частотой, что и после инфаркта.

Он согласно покивал, а потом спросил:

– Значит, завтра утром мне нужно будет снова прийти поговорить с кардиологом?

– Вообще-то нет, – сказал я. – Это значит, что мы сейчас положим вас в палату, где будем наблюдать, проследим за работой сердца и убедимся, что боль, если возобновится, не разовьется во что-то более опасное.

Лицо отца Аллена стало задумчивым.

– Ясно, – произнес он. – А что вы подразумеваете под «чем-то более опасным»?

– Ну, тут есть несколько возможностей. Во-первых, если одна из артерий перестанет доставлять кровь к сердцу, это приведет к повреждению или даже отмиранию сердечной мышцы, которую она снабжает. Возникнет тяжелая сердечная недостаточность.

Отец Аллен опять покивал; выглядел он так, будто слушает учителя в школе, а не врача, говорящего о его собственном сердце.

– Это самое худшее?

Я кружил вокруг слова на «с». Доктора всегда так делают. Мы не любим это слово. Оно – наш враг, мы сражаемся с ним каждый день. Но рано или поздно всегда проигрываем. Кажется, настало время его произнести.

– Хм… Нет. В худшем случае может наступить смерть.

На секунду я замолчал – просто чтобы убедиться, что он меня расслышал. Потом продолжил.

– Если сердечная мышца и нервы в сердце серьезно повреждены, то сигнал по нервам поступает не в те места и не в то время. Возникает состояние под названием «желудочковая фибрилляция». Сердце не бьется, оно лишь слегка трепещет. Если такое случится, а рядом не будет никого с нужным оборудованием и с навыками реанимации, вы через несколько секунд потеряете сознание, а через несколько минут наступит смерть.

Вот, подумал я, я сказал это дважды. Теперь-то он понял?

Он понял.

– О, – сказал отец Аллен, и снова кивнул, как будто что-то обдумывал. Потом посмотрел на меня, все с тем же выражением ученика, обсуждающего тему кардиоваскулярной физиологии.

– Значит, либо ничего не случится, и я вернусь назад после праздника. Либо у меня опять начнутся боли и я вернусь на скорой. Либо же я умру. Верно?

– В целом да. Но есть и четвертый вариант – остаться здесь. Тогда у вас практически наверняка все будет в порядке.

Он еще раз кивнул.

– Но тогда я пропущу праздник. – Теперь он говорил так, будто это я не понимаю очевидного.

Я был поражен. Пациент вовсе не отрицал своего заболевания. Он полностью принял все, что происходило с ним – и все равно не был уверен, что хочет лечиться. Раньше в таких серьезных случаях подобной реакции я не видел.

– Это… правда, – сказал я. – Но… разве ваша жизнь не важней праздника?

Отец Аллен улыбнулся.

– Посмотрите на меня. Я уже стар. У меня проблемы с холестерином, я принимаю лекарство от давления. Подозреваю, что, как бы я ни поступил, я вернусь сюда, или в другое подобное место, уже в весьма скором будущем.

На секунду он замолчал. Потом выражение его лица изменилось. Он больше не казался спокойным и улыбчивым, а был искренним и серьезным.

– Попробую объяснить. Большую часть моей жизни я проработал в реабилитационном центре и в церкви. Это, – показал рукой на других трех мужчин, – мои ближайшие друзья. Сейчас я живу один. Но сегодня мы идем на праздник к людям, которых знаем много лет, идем, чтобы поздравить друг друга и провести время вместе.

Он легонько покачал головой.

– Это больше никогда не повторится.

Я посмотрел на его друзей. Они стояли рядом молча, без улыбки. И ни один не произнес ни слова возражения.

Я перевел взгляд обратно на отца Аллена.

– Значит, вы собираетесь уйти из больницы?

Это прозвучало как вопрос, но ответ был мне заранее известен.

– Дело не в том, что я не хочу остаться здесь, – ответил он. – Но я хочу пойти на праздник.

Минуту я помолчал. Потом спросил его друзей:

– Он действительно понимает, что собирается сделать? А вы – вы понимаете, какой это риск?

Они поглядели на него. Потом один из них кивнул.

– Уверен, он все понимает.

– Ладно, – сказал я. – Мне надо ненадолго отлучиться. Вы пока переговорите между собой и обсудите, что все – в особенности вы, отец Аллен, – понимаете, на какой идете риск. Потом я вернусь, и вы скажете свое решение.

Я дал им где-то десять минут. Потом вернулся в палату, прихватив с собой бланк отказа от госпитализации вопреки рекомендациям врача. Эту форму подписывают те, кто отказывается от лечения. Такое случается нередко. Но практически всегда, если пациент предпочитает выписаться вопреки врачебным рекомендациям, то у него либо не особенно тяжелое заболевание, либо он не до конца понимает, что ему говорят.

Отец Аллен прекрасно понимал, что я говорю. Понимал, что все это правда. Такое было мне в новинку.

На бланке уже было напечатано много всего, но я добавил еще несколько строчек от себя, детально расписав, как опасно подобное решение. Выделил место, на котором должны были подписаться его друзья, свидетельствуя о том, что пациент находится в здравом уме и понимает, что делает. Объяснил все подробно на словах. Потом отец Аллен подписал бланк, и трое его друзей тоже.